– Мадам Бабанова – ваша родственница?

– Племянница… Что скрывать, и так бы узнали…

– У вас слишком мала разница лет.

– Четыре года… Я поздний ребенок, она – ранний. Такая вот тетка с племянницей… Астра и Гая меня тоже тетушкой величают… Но за Авиву нести вину не желаю…

– Обвиняете в убийствах мадам Бабанову?

– Да как вы могли такое удумать! – на глазах Капустиной появились настоящие слезы, про болящее сердце она уже забыла. – Слово даю: не будет Авива ради денег убивать… Жадная она, но чтоб девиц травить – и подумать нельзя… Да и в кассе у нас все по-честному: никого еще не обманули, приданое всегда выдаем: хоть триста, хоть пятьсот, хоть тысячу… Даже если недостаток имеется… Авива, бывает, своими покрывает, пока взносы донесут… А вот процент банковский, тут уж скрывать нечего, прикарманивает…

– Что делали вчера и сегодня в салоне?

Фекла Маркеловна молитвенно сложила руки. С заплаканными глазами она выглядела жалостливо. Любое сердце дрогнуло бы, но только не сердце сыскной полиции.

– Алексей Сергеевич, голубчик, ну хотите, поклянусь жизнью… – Тут она запнулась. – Жизнью своей поклянусь, спасением своей души и вечными муками, что к Жанне у меня было такое обстоятельство, какое не могу раскрыть… К девочкам бедным оно вовсе никакого касательства не имеет… Клянусь вам… Хоть режьте, не могу сказать…

Пытать и резать в полиции давно уже не принято. Прошли добрые времена, когда подозреваемого жгли каленым железом или охаживали кнутом, пока не признается. Теперь – адвокаты и суд присяжных. Возвращаться в темное прошлое Пушкин не стал.

– Расскажите про вашу племянницу, – попросил он.

Ощутив, что угроза ареста немного ослабла, Капустина утерла слезы.

– Что знать желаете?

Пушкин желал знать подробности истории семейства Бабановых. Фекла Маркеловна ничего не скрывала.

…Старый Козьма Бабанов потребовал от старшего сына Федора немедленно жениться. Иначе передаст фирму младшему, Дмитрию. По крестьянскому обычаю старик требовал, чтобы невеста была молодухой – тринадцать лет. Тогда потомство будет здоровое. То, что Федору было двадцать пять, Козьму не беспокоило, разницу в возрасте считал полезной. Сосватать такую невесту в Москве было сложно. По соседству нашлась Авива, хотя почти без приданого. Священника уговорили деньгами, молодых обвенчали. Через год родились Астра и Гая. Федор Козьмич ждал сына, но после двойни Авива Капитоновна родить не смогла. Любви между ними никогда не было, да еще и тяжелый характер Федора Козьмича. После того как Авива наследника не родила, Федор Козьмич жену от себя отдалил, но разводиться не думал, стал жить своей жизнью. Говорят, имел много любовниц…

– Внебрачные дети есть?

– Нет… Неизвестно, – поспешно ответила Капустина. – Да какая теперь разница, завещание оглашено, все досталось Авиве. А дочерям приданое.

– Смерть Федора Козьмича никому не показалась странной? – спросил Пушкин.

Мадам Капустина ответила красноречивым взглядом.

– Упал прямо за праздничным столом… Объелся блинами, – ответила она. – Да и то сказать: ел так, будто в последний раз, кажется, блинов тридцать осилил, не меньше… Доктор нашел причину в несварении желудка…

– Но вы так не считаете?

Фекла Маркеловна окончательно овладела собой.

– Не моего ума дело… Я сваха, счастье людям дарю… Астре Федоровне графа сосватала, да и Гая Федоровна, надеюсь, получит чудесного жениха. Умного, молодого и красивого… Остальное приложится…

– Астре Федоровне может угрожать опасность, – сказал Пушкин.

Капустина насторожилась.

– Это еще что такое?

– Она не слишком горит желанием выходить за графа. С матерью у нее не лучшие отношения…

– Ах, вы об этом. – Фекла Маркеловна с облегчением усмехнулась. – Ее дело телячье: куда прикажут, туда и пойдет… У нас, купцов московских, так приято… А если девице волю давать, вот тут и будет опасность… Ну, Алексей Сергеевич, все из меня вытянули? Чего еще желаете?

Пушкин желал ознакомиться с припасами на кухне. Мадам Капустина вынуждена была согласиться.

Раскрыв дверцы кухонного шкафчика настежь, Пушкин стал вытаскивать склянки с белым содержимым и спрашивал: «Что это?» Капустина устало объясняла: соль, сахар, зубной порошок, пекарский порошок, поташ… Даже готова была попробовать. Пока Пушкин не достал из глубин шкафчика аптечную склянку темного стекла.

– Что это? – спросил он, держа на ладони.

Капустина задумалась, как будто не могла вспомнить.

– Маменька, осторожно, мышьяк! – раздался голос.

В дверном проеме виднелась горничная. Фекла Маркеловна замахнулась на нее и рыкнула:

– Уйди с глаз долой!

Девушка послушно скрылась. Пушкин поставил банку с крысиным ядом на кухонный стол.

– Как зовут дочь?

– Матрона, – нехотя ответила Капустина.

– Отчество?

– Ивановна, – проговорила она.

– Напрасно скрывали, в ней порода видна, – сказал Пушкин.

– Неразумная девица, суется куда не следует…

– Вашей дочери шестнадцать?

– Семнадцать, – неохотно ответила Капустина.

– Училась в пансионе Пуссель?

Фекла Маркеловна усмехнулась.

– У меня таких средств нет… Авива Капитоновна могла позволить для дочерей.

– А мадемуазель Бутович обучалась у Пуссель?

– Только благодаря жертве ее матушки, – сказал Капустина так, будто испытывала глубокое уважение. – Вложила в обучение дочери все деньги, что от мужа остались…

– Кого ей сосватали?

На привычной теме Фекла Маркеловна приободрилась:

– Исидор Гурлянд, небогат, но господин приятный, двадцати пяти лет.

– Служит в фирме Бабановых?

– Что вы! Сотрудник газеты «Новости дня»[19]. Водит знакомство с популярным драматургом и писателем Немировичем-Данченко, тоже в газету пишет.

– А с графом Урсеговым водит знакомство?

– С ним пол-Москвы дружбу водит…

– Астра или Гая Федоровна приглашены на свадьбу Бутович?

Капустина отмахнулась, как от глупости.

– В пансионе разошлись в разные стороны… У Бутович характер такой, что любого срежет… Дерзкая на язык… Раз повздорила с Астрой, так и не общались более…

– Кто у нее дружка?

– Мне это знать ни к чему… На свадьбе бы познакомились… Может, самовар поставить, а то ведь я окончательно выбилась из сил?