Она часто приходила в его палату. Сначала приносила кое-какие медикаменты, потом, зацепившись за его маловразумительный ответ на ее незначительный вопрос, Кирсти вступила в долгую дискуссию по поводу охраны окружающей среды. Она доказывала, что мир без автомобилей – это единственный способ спасения человечества. Он утверждал, что человечество слишком тщеславно и слишком лениво, чтобы отказаться от скорости передвижения. Это не был роман, но оба они были друг другу интересны.

Главврач поддерживал их взаимный интерес, надеясь на определенную выгоду от этих отношений. Профессор Сэм Уильямс выдвинул условие – за больным будет ухаживать не он, а медсестра. Но любая сотрудница больницы попросила бы дополнительную оплату за сверхурочную работу. «Любая, кроме Кристины», – догадался эскулап, и тут же предложил ей сопроводить Бада к нему.

К тому времени она уже знала, что загадочный пациент родился в далекой стране с красивым названием Украина. Вадим решил слегка приоткрыть перед ней завесу своего прошлого, а она, в свою очередь, рассказала об этом Сэму. Конечно, попросив на то разрешения у Вадима. Но профессор к вопросу о происхождении своего гостя не проявил большого интереса.

– Ва-дим, Ва-дим, – терпеливо учила она профессора правильно произносить имя гостя. Она и сама едва научилась делать это, после того, как испытала угрызения совести, услышав от Бада «Кирсти» вместо привычного «Кристина». Сэм тоже старался. Он повторял неудобное сочетание длинных гласных и протяжных согласных. Но в конце концов признал:

– Да, Бад – это неправильно. Но удобно. Не правда ли, Бадди?

Вадим, которому и было адресовано это «buddy», то есть «дружище», очень быстро обнаружил себя в состоянии приятельских отношений с Сэмом. Профессор, хотя и был старше на пару десятков лет, выглядел подтянутым и моложавым. А после больницы, даже самой лучшей, человек, как известно, чувствует себя немного состарившимся, что немедленно отражается на его внешности. Вадим и Сэм могли сойти за ровесников, и даже однокашников. И лишь легкое, едва уловимое, менторское высокомерие иногда сквозило в беседах гостя и хозяина. А что еще можно ждать от человека, закончившего один из лучших университетов Америки и успевшего чему-то научить там новых студентов? Профессор – он и в джунглях профессор.

Вадим прижился в доме у Сэма. Если и было место на свете, которое точно соответствовало понятию «между небом и землей», то оно находилось здесь. Дом Сэма находился на окраине Пуэрто-Мальдонадо. Не в лесу и не в городе, не бунгало, но и не особняк. Внутри контролируемый хаос холостяцкого мира, но, с другой стороны, Уильямс примерно раз в месяц приглашал к себе горничную, чтобы после ее ухода тут же оставить липкую окружность от стакана виски на идеально отполированной поверхности журнального столика. Окружность недолго оставалась на виду, так как профессор набрасывал сверху кипу своих рукописей, а потом ругал природу и человечество, когда обнаруживал на них темные следы непонятного происхождения.

Необходимость вызывать горничную исчезла вместе с появлением Кирсти-Кристины. Хозяин прилагал немало сил, чтобы правильно называть Вадима по имени, и методом проб и ошибок нащупал компромисс, то есть обращался к гостю «Бадди». В случае с Кирсти он был менее усерден, и вариантов скандинавского имени появилось множество. Все они были мужские: от древнеперсидского Кир до англосаксонского Крис. Черноволосая красавица совсем не обижалась. А однажды она сказала ему:

– Давайте я у вас уберу.

Уборка заняла несколько дней. Сэм, подавив в себе зачатки недовольства, и сам присоединился к процессу, в результате чего комната, напоминавшая склад макулатуры, стала напоминать то, чем она, в сущности, и являлась – библиотеку. Вадим с удовольствием бродил вдоль высоких полок с книжными корешками и время от времени задавал профессору вопросы.

– О, у вас так много книг по истории инков. Вы специалист по ибероамериканским цивилизациям?

– О, у вас так много интересных слов в лексиконе, Бадди! – передразнивал его профессор. – «Иберо… американским»! Вы говорите, как слишком умный студент!

Но вскоре Сэм, убедившись в остроте ума своего гостя, перестал так грубо иронизировать. Диалоги с Вадимом давали пищу для ума, а монологи питали профессорское тщеславие: Бадди умел слушать долгие лекции.

– Инки это самый больной вопрос современной исторической науки, дружище, – пояснял профессор. – И вот почему. Ни об одной исчезнувшей цивилизации наука не собрала такого огромного количества фактов, как об Империи Инков. И, в то же время, ни об одной местной культуре мы не знаем столь немного, сколько нам известно о Тавантинсуйу. Все факты, собранные и обработанные учеными, не создают цельной картины, а наоборот, противоречат сами себе. Вот, например, тезис о том, что в Империи Инков не было письма, а люди пользовались системой записи знаков, известной как кипу, узелковые шифры. Но в то же время фольклор и официальная историография империи были сложны и точны, чего вряд ли можно было добиться с помощью веревочек и узелочков разных цветов. Не хватает какого-то ключевого звена, объясняющего этот феномен. С другой стороны, мы четко знаем, что, несмотря на человеческие жертвоприношения, инки жестко запрещали каннибализм. Но имеются сведения о ритуальном поедании человеческой плоти в разных частях Тавантинсуйу, так они называли свое государство.

– Однажды я это уже слышал… – пробормотал Вадим.

– Что вы сказали? – переспросил Уильямс.

– Да так, ничего… Навеяло воспоминания…

– Ну да ладно, – профессор продолжил рассказ. – И знаете, что интересно? То, что потомки жителей империи, говорящие на языке кечуа, очень хорошо знакомы с ее историей и фольклором. Даже сегодня! Сегодня, Бадди, когда прошли сотни лет после ее исчезновения! Может, индейцы скрывают свои письмена? Скажите, вы их от меня скрываете?!

Шутливый вопрос был адресован Кирсти. Она, старательно отмывая на кухне посуду от остатков завтрака, заслушалась, вошла в гостиную и прислонилась к двери, продолжая держать в одной руке чашку, а в другой – влажную губку для мытья посуды. Кирсти, с ее черными волосами и широкими скулами, словно всем своим перуанским видом напомнила мужчинам в комнате, что они на этой земле пришельцы. И после вопроса зависла пауза.

– Да садитесь же! Слушать меня интереснее, чем мыть чашку, – попытался разрядить обстановку профессор. Девушка отставила чашку в сторону и села на диван, рядом с книжными полками.

– Меня невероятно волнуют тайны этой империи! А они остаются закрытыми для нас. Помните Хирама Бингхема, нашедшего Мачу-Пикчу?

И профессор взял с полки книгу, на обложке которой красовался черный портрет человека в шляпе. Этакого Индианы Джонса, с классическими, почти арийскими чертами лица и авантюрным блеском в глазах.

– Здесь описаны почти все находки, сделанные в городе Мачу-Пикчу. А их немало, почти сорок тысяч. И ни одна из них не дает ответ на вопрос, кто же его построил. И главное, для чего. Есть только предположения. Одни считают, что здесь была казна, другие – святилище. Хирам Бингхем доказывал, что это был специализированный роддом, где появлялись на свет Девы Солнца, будущие наложницы императора. Как бы то ни было, здесь хватает места и для казны, и для роддома.