– …это неизвестный источник, который и привел богатого и любопытного британца Фосетта прямо к месту его смерти. Так? – закончил гонщик вместо профессора.

Ученый ничего не сказал. Ему вдруг показалось, что он отчетливо видит черный след посреди пронзительной голубизны небесного покрывала, развернутого над бескрайними джунглями. Это был черный дым сигнального костра, сообщавшего об опасности, в которой оказались белые люди… Дым просил о помощи… Он висел над лесом настолько давно, что точно определить координаты костра не представлялось возможным. А потом повеял ветерок, и воображаемая картина развеялась без следа. Но Вадим успел распознать мысли Уильямса и понять, что именно увидел профессор в зеркале собственной фантазии.

– Итак, – подвел итог Вадим, – миллионер и авантюрист знал, где находится сокровищница инков.

Пока продолжался рассказ профессора, иногда прерываемый репликами Вадима, в дверях кухни стояла Кирстин, тщательно оттирая губкой следы кофе с внутренней поверхности чашки. История сокровища инков и таинственного города в Амазонии ее увлекла и загипнотизировала. Слушая эту историю, она внезапно вспомнила, что до Мату-Гроссу отсюда рукой подать, и, как говорили рыбаки, лечившиеся в больнице, попасть в соседнюю Бразилию было проще простого. Границу в джунглях невозможно контролировать. Она, как и Вадим, не могла не заметить блеск в глазах профессора и трепетную дрожь в его голосе, когда он рассказывал историю неизвестных бандейрантов. И в ее сознании мелькнула крамольная мысль, почти догадка: «Уильямс хочет тайно попасть в Мату-Гроссу. Он хочет найти этот город».

– Скажите, Сэм, а вы знаете ваших коллег из Боливии? Тех, кто тоже занимается историей Тавантинсуйу?

Уильямс хмыкнул:

– Друг мой, мир ученых – это большая деревня. Даже если ты кого-то не знаешь, ты наверняка читал его работы. Или знаешь того, кто знает того, кого ты ищешь.

Сложная лингвистическая конструкция не сразу стала понятна Вадиму. «В общем, «цепочка», хотел сказать профессор», – улыбнулся про себя гонщик.

– На любой международной конференции ты можешь смело здороваться с каждым, кого видишь в первый раз. И, может быть, в последний, – продолжал Сэм.

– А знаете ли вы профессора Паниагуа? – спросил Вадим.

– Что-то припоминаю. Из университета имени Габриэля Морено, кажется?

– Да, он и там преподавал.

– Помню, что у него, как и у всех латиноамериканцев, длинное имя, – Сэм откинулся на мягкую спинку дивана. – Норман Рауль Паниагуа… и еще что-то в конце.

– Вентура, – уточнил Вадим.

– У него была довольно интересная работа об экономическом устройстве империи. Спорная, впрочем. Слишком много сарказма и личного отношения. Негативного. А это портит любое исследование, – припоминал Уильямс, прищурив левый глаз, как будто пытался сфокусировать свою память на коллеге. – И где он сейчас?

– Он исчез. И тот, кто обвинил меня в его исчезновении, вскоре стал моим другом. А потом погиб. Это если рассказывать кратко. Для более длинного рассказа еще не время.

Кирсти вздрогнула от необъяснимого страха. Ей показалось, что у истории бандейрантов было продолжение. А начало ее теряется в кровавом и таинственном прошлом Земли Четырех Провинций, лишь на время разделенных нынешними границами.

Атауальпа был уверен, что этот день никогда не настанет, что он сумеет обмануть Вселенную, однажды написавшую ему свою волю на черном полотне ночного неба. Он, хорошо изучив испанцев, догадался, что размеры их алчности больше, чем океан за хребтом гор. Но он ошибся. Испанцы сумели победить свою алчность, как они сумели победить его, правителя необъятной страны, владыку великих народов и сына великих предков. Они были прирожденными победителями, не признававшими порядка и логики.

Он принял их веру, так до конца и не разобравшись в некоторых деталях, описанных в священных книгах. Но главное, что он принял всей душой, – это то, что мир создан Единым Богом, у Которого может быть много имен. И чтобы легче перенести понимание своего поражения, он стал обращаться к Нему, как умел. Брат Висенте ни разу не зашел в его келью до того, как ее заполнили драгоценным металлом. Но после того, как золото стали взвешивать, и делить, и затем переносить в другое помещение, он стал частым гостем в камере императора. Сначала Великий Инка умолял простить его за то, что попытался унизить испанцев, бросив их священную книгу на землю. Брат Висенте сказал ему, что только Всевышний вправе прощать людей. И, в свою очередь, сам попросил прощения.

– За что? – спросил его Атауальпа.

– За то, что мы заманили тебя, Инка, – ответил Висенте, смиренно наклонив голову в сторону пленника.

Это ведь он, Висенте де Вальверде, с удовольствием обучал Атауальпу испанскому по просьбе командора. В некоторой степени он воспринимал свое невольное учительство как необходимую повинность, которую обязан был выполнить перед императором уничтоженной страны.

Его приговорили к смерти за смерть. Он стал причиной гибели своего брата Уаскара. Тот был законным императором по рождению, но не слишком способным и недостаточно жестким администратором. Победив его в гражданской войне, Атауальпа вполне мог бы справиться с остальными очагами сопротивления в Тавантинсуйу. «Если бы не испанцы, то я продолжал бы царствовать», – думал он. И понимал, что реку событий не повернешь вспять.

Вождю предложили выбор – быть сожженным на костре либо задушенным гарротой. Ни та ни другая казнь не сулила смерть без боли, но Атауальпа хотел, чтобы после казни его тело похоронили со всеми императорскими почестями, и потому он выбрал второе. В последнюю свою ночь он много думал о том, сколь много способов убийства придумали хитроумные испанцы. И тут же вспомнил, что и его приказы приносили смерть другим, не менее мучительную, чем предстоящая казнь. Он был спокоен. Думая о завтрашнем рассвете, он пытался обнаружить в себе хотя бы тень негодования по поводу того, что его обманул Писарро. Но ничего, кроме легкой досады, в его душе не было. Он переживал решение командора передать его во власть церковного суда так, как переживают за друга, допустившего ошибку, а не за врага, совершившего предательство. Атауальпа, видевший немало жестокости, раньше удивлялся, почему приговоренные к смерти не пытаются сбежать и не кричат от страха, оказавшись у последней черты. Теперь, когда у него появилось немного времени, чтобы подвести итог, он испытывал лишь страх физической боли. Но потом и он испарился. И плененный император остался наедине с мыслью о том, что он не сделал и что бы он сделал иначе, если бы у него было немного времени. Теперь он знал, что подводит не просто личный итог. Река его жизни стала вдруг чистой и прозрачной, и он обнаружил, что видит себя до дна. И то, что Атауальпа поднимал на поверхность, он тут же взвешивал на весах, имя которым было совесть, но он не знал его, потому что раньше ими не пользовался. Смерть делает человека мудрее, а мудрость никогда не бывает беспокойной.