Диего был одним из самых честных людей, которых знал Писарро. Если, конечно, о такой добродетели, как честность, можно говорить, имея в виду тех, кто бежал сюда от закона, судебных преследований и родственников врагов, заколотых на дуэлях. У Диего был свой особый кодекс чести. Он мог обмануть или со всей подлостью первооткрывателя убить своего противника, но другу оставался верен настолько, что ему смело можно было доверять и жизнь, и кошелек. Вот, кстати, в отношении кошельков де Альмагро и был предельно щепетилен. Все, что удавалось вырвать конкистадорам из диких лап этого нового враждебного мира, Диего делил на всех. Не поровну, конечно, но честно, в зависимости от составленных ранее договоров. И если кому-то была обещана двадцатая часть добычи, то будь то просто солдат или всадник, он получал сполна все, что обязан был получить. Именно за этим и следил Альмагро, взвешивая золотые украшения и что-то царапая на кусках пергамента, которые были спрятаны в различных местах его поизносившейся одежды.

Корона получала львиную долю выкупа Атауальпы. Но и того, что оставалось конкистадорам, было достаточно, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. Да что там им! Их далекие потомки через века могут быть благодарными героическим прадедам за это богатство, найденное на чужом континенте. Одного только не понимал Диего: почему бы не взять еще больше? И почему его друг Писарро не хочет получить все, вместо того чтобы довольствоваться частью? Он уже спрашивал об этом командора и не услышал ответа. Между тем, это никак не повлияло на список участников дележа, в котором были учтены интересы всех, кто так или иначе способствовал поимке Атауальпы.

Из всей группы испанцев первым получил официальное звание «аделантадо» дон Франсиско Писарро. Именно с ним, со своим верным другом и покровителем, Диего де Альмагро обсуждал список будущих обладателей сокровища.

– Итак, – говорил Писарро, – сколько мы отдаем короне?

К тому времени, когда пришло время делить деньги в этом прибыльном проекте, общий объем сокровища был измерен, его вес посчитан, а Диего оставалось скрупулезно перенести все исходные данные с обрывков пергамента на свиток хорошего качественного пергамента, оказавшегося в распоряжении брата Висенте де Вальверде. Так звали монаха, сумевшего спровоцировать аборигенов на действия, которые обоснованно можно было считать оскорбительными. И это дало испанцам вполне легальный CASUS BELLI, повод к войне. Все хорошо, что хорошо кончается! Теперь слитки надо было разделить.

– Король получает сто тысяч песо золота, – сверился со списком Диего.

– Сто тысяч? – хмыкнул Франсиско. – Но это значительно меньше пятой части.

По испанским законам, государство должно было получать пятую часть всех найденных во время экспедиций сокровищ. В самой нижней строчке этого списка стояла цифра 1 262 682 песо. Если бы король оказался одним из участников дележа, то он бы не допустил явного унижения короны и ущемления своих прав суверена и монарха, а эти два героя тут же отправились бы на дыбу или на костер. Но монарх и суверен был далеко, а чужое золото – совсем рядом, в нескольких шагах от того места, где находились двое «аделантадо». Франсиско проявил щедрость:

– Набрось государю еще серебра.

– Сколько? – спросил де Альмагро.

– А сколько у нас есть? – переспросил командор, хотя и так уже знал все цифры.

– Пятьдесят две тысячи двести девять марок, сеньор. – В голосе Диего прозвучали сухие нотки официального обращения к старшему по званию. – Если быть точным.

– Тогда отпиши ему… ну, скажем… пять тысяч. Для ровного счета.

Диего тут же принялся вписывать цифры в третью колонку, для которой он заранее подготовил место на желтоватой поверхности пергамента. Во второй колонке были указаны золотые песо, которые предполагалось раздать соратникам. А в первой в столбик были выписаны их имена. Что касается золота, то с каждым из солдат его доля обсуждалась заранее. Неутвержденной и не расписанной пофамильно оставалась часть выкупа, состоявшая из серебра. Ведь само количество драгоценного металла – пятьдесят тысяч марок в серебряных слитках – впечатляло не только на первый взгляд, но даже и на слух. Любой испанец потеряет дар речи, пытаясь выговорить эти слова: «пятьдесят тысяч марок в слитках». Попробуйте произнести: ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ МАРОК СЕРЕБРА! Прислушайтесь к себе, и вы почувствуете, как от этих слов начинают вибрировать ваши мышцы – особенно в нижней части живота. И вот сказка о несметных сокровищах страны Эльдорадо становится былью. Но, правда, только для двухсот счастливчиков, терпевших страшные лишения новых земель не годы, а десятилетия. В список счастья, кроме монарха, пришлось внести еще и церковь. Что поделаешь, без них, братьев в серых и черных клобуках, проповедующих мир, согласие и взаимопонимание, не обходится ни одна война, даже такая странная, как та, которую ведет здесь старый командор Писарро. А ведь это, кажется, он первым назвал количество золота, которое собирался передать церкви. «Мне нравится число девять тысяч девятьсот девяносто», – усмехнулся он во время первого обсуждения размеров выкупа. И Диего просто вписал указанную командором сумму в список. А теперь Франсиско увидел, что в графе «католическая церковь» было написано: «Две тысячи двести двадцать песо».

– Где остальные деньги? – указал он пальцем на явную недостачу.

– Здесь, – поправил его де Альмагро. – Хуан де Соса взял себе остальное и сказал, что позаботится о церковных средствах.

Хуан де Соса был одним из первых священников, который согласился отправиться в неизведанные края. И, видимо, на правах первенства решил воспользоваться правом управления церковными деньгами. Хотя, как справедливо считал Франсиско, больше других в этой миссии рисковал брат Висенте, согласившись выйти на треугольную площадь и начать разговор с Атауальпой и его свирепой охраной.

– А почему я не вижу в этом списке нашего храброго монаха? – заметил де Альмагро как бы невзначай.

– Брат Висенте? – уточнил Диего и произнес: – Он отказался от своей доли,

– Что? Это еще почему?! – не удержался от возгласа Писарро.

Диего пришлось терпеливо объяснять командору, что, мол, монах долго размышлял над событиями до и после пленения столь могущественного и, одновременно, наивного императора, и затем пришел к выводу о том, что намерения конкистадоров были корыстными, а значит, противоречащими истинам Господа нашего Иисуса Христа и постулатам Святой Церкви. И в этой связи, не имея ни малейшего права судить деяния Церкви, он не выступает против того, чтобы конкистадоры передавали ей выкуп, но как служитель Церкви и ее малая часть отказывается от возможности обогатиться за счет поверженного императора этих земель.

– Ну что ж, – согласился Писарро, – его право. Мы не против свободы выбора.

Он мельком взглянул на строчку напротив своего имени и с удовлетворением отметил, что пятьдесят семь с лишним тысяч песо прекрасного инкского золота делают его одним из богатейших людей Испании.

Они продолжали обсуждать детали, касающиеся серебра Великого Инки. И Альмагро подумал, что Писарро ни разу его не спросил, доволен ли друг своей долей от выкупа Атауальпы. Конечно, после того, как список был составлен, Диего из старого солдата-конкистадора превратился в весьма обеспеченного сеньора. Но ему досталось в три раза меньше золота, чем командору. К тому же это золото он обещал разделить вместе с ветеранами конкисты, выполнявшими во время атаки его, де Альмагро, приказы.