Руки его дрожат, пальцы скрючены, как будто отчаянно хватаются за что-то.

Нас разделяет не больше десяти футов, когда я узнаю в нем себя.

Я отступаю в сторону, прижимаюсь спиной к стене и оставляю ему как можно больше свободного пространства.

Он бредет мимо, но смотрит на меня.

Видит ли – не знаю.

Похож на контуженого.

Словно только что выбрался из ада.

На спине и плечах у него – открытые раны, будто кто-то вырвал куски плоти.

– Что с тобой случилось? – спрашиваю я.

Он останавливается. Смотрит на меня. Потом открывает рот и издает звук, страшнее которого я не слышал, – крик, рвущийся из разорванного горла.

Его голос отдается эхом. Аманда хватает меня за руку и тянет прочь.

Он остается.

Провожает нас взглядом, поворачивается и бредет дальше по коридору.

В бесконечную тьму.

Через тридцать минут я сижу перед дверью, ничем не отличающейся от всех остальных, и изо всех сил стараюсь стереть мысли и эмоциональные следы того, что мы только что видели в коридоре.

Достаю из рюкзака блокнот, раскрываю, беру ручку.

Мне даже не надо думать.

Просто пишу три слова:

«Я хочу домой».

* * *

Не это ли чувствует Бог? Восторг творца, буквально одним только словом создающего мир? И да, пусть этот мир уже существовал, но я соединил нас с ним. Из всех возможных миров я выбрал этот, единственный, который и хотел. Так, по крайней мере, кажется на пороге куба.

Делаю шаг вперед. Под ногами хрустит на бетоне стекло. Через высокие окна в помещение проникает предвечерний свет. Железные генераторы полузабытой эпохи.

Я узнаю это помещение сразу, хотя и не видел его при дневном свете.

Когда я был здесь в последний раз, над озером Мичиган вставала полная луна. Я сидел тогда, привалившись к одной из этих древних железяк, накачанный наркотиком, а передо мной стоял человек в маске гейши, под угрозой оружия привезший меня на эту заброшенную электростанцию.

Глядя – хотя тогда мне это и в голову не приходило – на самого себя, я и представить не мог, какое путешествие меня ожидает.

Путешествие в ад.

Куб стоит в дальнем углу генераторной, почти невидимый из-за ступенек.

– Ну? – спрашивает Аманда.

– Думаю, получилось, – отзываюсь я. – Последним местом, которое я видел перед тем, как очнуться в вашем мире, было вот это.

* * *

Мы пробираемся между брошенным оборудованием.

Снаружи светит солнце.

Спускаемся.

В этот предвечерний час тишину нарушают только крики порхающих над озером чаек.

Идем в направлении Южного Чикаго вдоль дороги, как пара бродяг.

Вдалеке знакомый профиль города. Тот, который я знаю и люблю.

Солнце все ниже и ниже, и мы идем уже минут двадцать, когда до меня доходит, что на дороге совсем нет машин.

– Как-то тихо, да? – говорю я.

Аманда смотрит на меня.

В бывшей промышленной зоне, возле озера, тишина не была так заметна.

Здесь она удивляет.

Ни машин.

Ни людей.

Тихо так, что я слышу, как бежит ток по проводам у нас над головой.

Станция на Восемьдесят седьмой улице закрыта – я не вижу ни автобусов, ни поездов. Единственный признак жизни – бродячий черный кот, крадущийся через дорогу с крысой в зубах.

– Может, стоит вернуться к кубу? – предлагает моя спутница.

– Я хочу увидеть свой дом.

– Здесь что-то не то, Джейсон. Разве ты не чувствуешь?

– Мы не научимся управлять кубом, если не выясним, куда он нас доставил.

– Где твой дом?

– На Логан-сквер.

– Пешком далековато.

– Так давай возьмем машину.

Мы пересекаем Восемьдесят седьмую улицу и проходим жилой квартал из растянувшихся в линию домов строчечной застройки. Похоже, уборочной машины здесь не было несколько недель. Повсюду мусор. На тротуарах тут и там расползающиеся, лопнувшие мусорные мешки.

Многие окна заколочены.

Некоторые накрыты листами пластика.

Из большинства свисают клочья одежды.

Красные.

Черные.

Из некоторых домов доносится однообразное жужжание радио и телевизоров.

Плач ребенка.

И ничего больше – только зловещая тишина.

Мы проходим уже шестой квартал, когда Аманда восклицает:

– Нашла!

Иду к «Олдсмобилю Катласс-Сьерра» выпуска середины 90-х годов. Белый. Со следами ржавчины. Без колпаков на колесах. Через запыленное окно вижу свисающую из замка зажигания связку ключей.

Открываю дверцу с левой стороны, сажусь за руль.

– Что, все-таки поедем? – спрашивает Лукас.

Я поворачиваю ключ, и она забирается на соседнее сиденье.

В баке еще на четверть бензина.

Должно хватить.

Ветровое стекло такое грязное, что «дворникам» требуется секунд десять, чтобы очистить его от копоти и налипших листьев.

* * *

Федеральная автострада пустая.

Ничего подобного я еще не видел.

Насколько хватает глаз, машин нет ни в одном направлении, ни в другом.

День спустился к вечеру, и солнечные лучи отражаются от Уиллис-тауэр.

Я еду на север, и с каждой оставшейся позади милей узел у меня в животе затягивается все сильнее.

– Давай вернемся, – снова говорит Аманда. – Серьезно. Здесь же явно что-то не так!

– Если моя семья здесь, мое место с ними.

– Откуда ты знаешь, что это вообще твой Чикаго?

Женщина включает радио, прокручивает диапазон FM, и в какой-то момент треск статических разрядов прорывают знакомые предупреждающие сигналы системы экстренного оповещения.

– Следующее сообщение передается по просьбе Управления полиции штата Иллинойс. В округе Кук сохраняется круглосуточный комендантский час. Всем жителям надлежит оставаться дома до дальнейшего уведомления. Обеспечением безопасности в жилых кварталах, доставкой продуктовых пайков и предоставлением транспорта для карантинных зон Центра контроля заболеваний занимается Национальная гвардия.

По южной полосе проносится конвой из четырех камуфлированных «Хамви».