Потом открываю рюкзак, достаю пару упаковок сухого пайка.

Еда холодная, но питательная.

Аппетита нам не занимать.

– Видел куб? – спрашивает Лукас.

– Нет. Думаю, его замело.

– Замечательно. – Моя спутница смотрит на меня, а потом снова поворачивается к камину. – Даже не знаю, злиться на тебя или благодарить.

– Ты о чем?

– Пока ты был наверху, я зашла в туалет, а потом забрела в кабинет.

– Значит, ты их видела.

– Они ведь умерли от голода, да? Еще до того, как у них кончились дрова.

– Похоже, что так.

Я смотрю на огонь и в какой-то момент ощущаю покалывание в затылке.

Как звоночек. Оно началось только что, когда я был снаружи и думал, оглядывая пустошь, о том, что мы едва не умерли в этой пурге.

– Помнишь, что ты сказала насчет коридора? Что он напомнил тебе, как люди теряют ориентацию в буране?

Аманда отодвигает паек и смотрит на меня.

– Двери в коридор соединяют нас с бесконечным множеством параллельных миров, так? Но что, если мы сами определяем эти соединения?

– Как?

– Что, если мы сами неким образом выбираем специфические миры?

– Хочешь сказать, что я намеренно выбрала эту дыру из множества реальностей?

– Не намеренно. Возможно, этот мир – отражение того, что ты чувствовала в тот момент, когда открывала дверь.

Лукас подбирает остатки еды и бросает пустой пакет в камин.

– Подумай сама, – продолжаю я. – Первым миром, который мы увидели, был тот разрушенный Чикаго с рассыпающимися зданиями. А теперь вспомни, в каком эмоциональном состоянии ты вошла на подземную парковку. Что ты чувствовала?

– Страх. Ужас. Отчаяние. Господи, Джейсон!

– Что?

– Перед тем как мы открыли дверь в ангар и увидели наших с тобой двойников, ты именно об этом и говорил.

– Неужели?

– Ты рассказывал о мультивселенной, о том, что все, что может случиться, случится, и что где-то есть мир, в котором мы с тобой – то есть наши двойники – не добрались до куба. А через несколько секунд ты открыл дверь, и именно этот сценарий разыгрался у нас на глазах.

По спине у меня от волнения бегут мурашки – на меня как будто снизошло откровение.

– И все это время мы задавались вопросом, где этот контрольный механизм…

– Контрольный механизм – мы сами.

– Да. И в таком случае мы можем попасть в любой мир, куда захотим. Включая и наш собственный.

* * *

С утра пораньше мы уже стоим посреди молчаливого квартала. Стоим по пояс в снегу, дрожа от холода, хотя и напялили на себя всю зимнюю одежду, какую только нашли в гардеробной.

Перед нами чистое поле. Никаких следов. И ни намека на куб. Ничего. Только ровная снежная целина.

Огромная пустошь и крохотный куб.

Шансы наткнуться на него, двигаясь наугад, микроскопические.

Солнце только выползает из-за деревьев, и холод просто невероятный.

– Что будем делать, Джейсон? – спрашивает Лукас. – Пойдем куда глаза глядят? Будем копать?

Я оглядываюсь. Смотрю на наполовину занесенный снегом дом и с ужасом думаю, как долго мы смогли бы продержаться здесь. Сколько дней пройдет, прежде чем станет нечем топить камин? Прежде чем кончится еда? Прежде чем иссякнет надежда, и мы умрем, как и все другие до нас?

Темные, давящие мысли… не продохнуть. Страх заползает в грудь.

Я делаю глубокий вдох и давлюсь кашлем от обжегшего легкие холода.

Паника затягивает петлю.

Найти куб нет никакой возможности.

Как и продержаться на холоде.

Нам просто не хватит времени, потому что каждая новая пурга будет накрывать куб все новым и новым слоем снега.

Если только…

Я сбрасываю с плеча рюкзак и расстегиваю его дрожащими пальцами.

– Что ты делаешь? – спрашивает Аманда.

– Делаю последнюю ставку.

Долго искать не приходится.

Я беру компас и, оставив женщину с рюкзаком, иду вперед, через поле.

– Подожди! – кричит она и тянется следом.

Шагов через пятьдесят я останавливаюсь. Жду.

– Посмотри. Мы в Южном Чикаго, так? – Я тычу пальцем в компас и указываю на далекий профиль города. – Значит, магнитный север – там. Но компас говорит нам противоположное. Видишь? Стрелка направлена на восток, в сторону озера.

Лицо моей спутницы моментально светлеет.

– Конечно! Стрелку притягивает магнитное поле куба.

Мы идем через глубокий снег.

На середине поля стрелка отклоняется с востока на запад.

– Мы над ним, – заявляю я.

Начинаю копать, раскидываю снег голыми руками. Холодно, больно, но я не останавливаюсь.

На глубине четырех футов натыкаюсь на угол куба. Тяну рукава вниз, на пальцы, которые уже начинают терять чувствительность.

Окоченевшие пальцы касаются наконец верха открытой двери, и я издаю крик, эхом раскатывающийся по замерзшему миру.

* * *

Еще десять минут, и мы уже внутри куба. Выпиваем ампулу № 46 и ампулу № 45.

Аманда запускает таймер на часах и выключает фонарь, чтобы поберечь батарейки. Мы сидим рядом, в холодной темноте, и ждем, когда подействует препарат.

– Вот уж не думала, что буду так рада снова увидеть нашу паршивую спасательную лодку, – шепчет Аманда.

– Неужели?

Она опускает голову мне на плечо.

– Спасибо, Джейсон.

– За что?

– За то, что не дал мне замерзнуть там до смерти.

– Значит, теперь мы квиты?

Аманда смеется.

– Ни разу. Я к тому, что это все из-за тебя. Как и было с самого начала.

Сидеть в металлической коробке, в полной темноте и тишине – это как упражнение по сенсорной депривации. Единственные физические ощущения – просачивающийся через одежду холод металла и давление лежащей на плече головы Аманды.

– Ты не такой, как он, – говорит она.

– Кто?

– Мой Джейсон.

– Не такой в чем?

– Ты мягче. В нем есть жесткость, настоящая жесткость. А еще он самый одержимый из всех, кого я встречала.

– Ты была его терапевтом?

– Иногда.

– Он был счастлив?

Чувствую, что Лукас задумалась.