– Прошу вас, не тратьте на нее силы, я все равно не хочу ее оставлять у себя.

– Хорошо, хорошо. А теперь еще один небольшой вопрос. Насколько я понимаю… – Он сверился с грубым планом вагона, который набросал мсье Фльосон. – Насколько я понимаю, вы занимали купе «D» с местами номер 9 и 10.

– Я ехала, кажется, на девятом.

– Верно. В соседнем купе… Вы знаете, кто ехал в соседнем купе? Я имею в виду номера 7 и 8.

Губы графини дрогнули, и она, поддавшись внезапному чувству, промолвила тихим голосом:

– Это там… там…

– Будет, будет вам, – сказал судья таким тоном, будто успокаивал ребенка. – Вам не обязательно об этом говорить, для вас это наверняка очень тяжело. И все-таки, вам это известно?

Она медленно кивнула, но не произнесла ни слова.

– А этот человек, этот несчастный, вы видели его… Нет-нет, не потом, конечно же, а за время поездки. Вы разговаривали с ним?

– Нет. Нет… Определенно, нет.

– И не видели?

– Видела. Он обедал в Модане с остальными.

– Совершенно верно! Это единственный раз, когда вы его видели? Раньше, в Риме, вы его не встречали?

– Кого? Убитого мужчину?

– Кого же еще?

– Нет, насколько я знаю, не встречала.

– Если бы он входил в круг ваших друзей…

– Прошу прощения, но он совершенно точно не входил в круг моих друзей, – прервала его графиня.

– Хорошо, если бы он вас знал, он бы наверняка подошел к вам и сказал об этом.

– Думаю, да.

– И он этого не делал? Не пытался заговорить с вами? А вы с ним?

– Я видела его, пассажира этого купе, только один раз, я уже сказала когда. Почти всю поездку я провела в своем купе.

– Одна? Наверное, вам было очень скучно, – с улыбкой произнес судья.

– Я не всегда была одна, – нерешительно ответила графиня, немного краснея. – В вагоне у меня были друзья.

– Вот как! – значительно протянул судья. – Кто они? Лучше назовите, мадам. Мы все равно выясним.

– Я и не собиралась это скрывать, – ответила она, и на смену румянца пришла бледность, вероятно, из-за возможных подозрений. – Зачем мне это?

– И эти друзья…

– Сэр Чарльз Коллингем и его брат. Они несколько раз заходили ко мне. Иногда один, иногда другой.

– Днем?

– Конечно, днем. – Глаза ее негодующе вспыхнули.

– Вы давно их знаете?

– С генералом я познакомилась в Риме зимой. Он познакомил меня со своим братом.

– Замечательно. Генерал знал вас и был к вам не безразличен. Это объясняет его странное, непозволительное поведение…

– Мне не кажется, что оно было странным или непозволительным, – с чувством прервала его графиня. – Он джентльмен.

– Конечно, настоящий preux cavalier[70]. Но продолжим. Я полагаю, вы не очень крепко спите, мадам?

– Да, это так. Обычно я плохо сплю.

– Значит, вас просто разбудить. Прошлой ночью вы не слышали ничего необычного в вагоне и, главное, в соседнем купе?

– Ничего.

– Ни голосов, ни ссоры, ни звуков борьбы?

– Нет, мсье.

– Странно. Не понимаю. Внешний вид тела, трупа не оставляет сомнений в том, что была стычка, драка. Но вы, человек, который очень чутко спит, не услышали ровным счетом ничего, хотя вас разделяла тонкая деревянная перегородка. Это в высшей степени необычно.

– Я спала. Да, я спала.

– Человек, привыкший спать чутко, наверняка проснулся бы. Как, в таком случае… Как вы это объясните? – Вопрос был задан в мягкой форме, но судья не особенно старался скрыть недоверие.

– Очень просто. Я приняла снотворное. Я, когда путешествую, всегда принимаю снотворное, и поэтому мне все время приходится иметь под рукой сульфонал или хлорал.

– Значит, это принадлежит вам, мадам? – Судья с торжествующим видом достал стеклянную бутылочку, которую мсье Фльосон подобрал в спальном вагоне рядом с креслом проводника.

Графиня быстрым жестом протянула руку, чтобы забрать ее.

– Нет, я не могу вам это отдать, но можете осмотреть вблизи, если хотите. Скажите, это ваше?

– Конечно, мое. Где вы ее нашли? В моем купе?

– Нет, мадам, не в вашем купе.

– А где же?

– Прошу прощения, этого мы вам не скажем… пока.

– А я ее вчера искала, – продолжила графиня в некоторой растерянности.

– После того, как приняли хлорал?

– Нет, до этого.

– А зачем вам понадобился пузырек? Это лауданум.

– Для нервов. У меня больной зуб… Право же, мне не обязательно рассказывать вам о своем здоровье.

– Пузырек горничная забрала?

– Я так решила. Она, должно быть, достала его из сумки.

– И не вернула.

– Другого объяснения я не вижу.

– Понятно.

Подведя допрос графини к вопросу о пузырьке лауданума, судья замолчал и с удовлетворенным «понятно» посмотрел на коллег.

И мсье Фльосон, и комиссар одобрительно кивнули, разделяя его торжество, после чего сдвинули головы и зашептались.

– Великолепно, мсье судья! – сказал сыщик. – Ловко вы это обставили. Теперь дело ясное.

– Несомненно, – кивнул комиссар, который был человеком грубоватым и верил, что самый лучший и простой способ решать вопросы – это бросать все и вся в кутузку. – С ней все понятно. Ее нужно арестовать немедленно.

– Возможно, мы могли бы, нет, мы обязаны найти доказательства, более определенные доказательства, – размышлял вслух судья. – Я бы хотел, прежде чем мы продолжим, осмотреть вагон, – вдруг принял решение он.

Мсье Фльосон с готовностью согласился.

– Пойдем вместе. Это может затянуться, так что, мадам, вы останетесь здесь.

– А потом? – спросила графиня, которая за время этого тихого совещания разволновалась еще больше.

– Потом! Кто знает? – последовал ответ, и сыщик пожал плечами самым загадочным образом.

– Что у нас есть против нее? – спросил судья, как только они оказались одни в спальном вагоне.

– Пузырек лауданума и состояние проводника. Его, вне всякого сомнения, опоили, – ответил сыщик, и последовавший разговор принял форму диалога между ними, комиссар в нем участия не принимал.