– То есть ты целый день вчера была дома, и это могут подтвердить твой дед и его друзья?

– Виктор, я не приезжала на дачу и не убивала Ильдара, если ты об этом.

– Я о том, что твое алиби могут подтвердить. Это я понимаю, что ты его не убивала, но мои коллеги знают тебя не так хорошо, как успел узнать я, поэтому, несомненно, будут подозревать тебя в убийстве. Отнесись к этому с пониманием.

– Хорошо, отнесусь. – Теперь плечами пожала Елена. – Меня не волнует, что меня могут подозревать в убийстве, поскольку я его не совершала, и рано или поздно это обязательно выяснится.

– Хорошо. Оставим пока убийство в покое. Ответь мне на другой вопрос. Ты знаешь, как на твоей даче оказался этюд Куинджи?

– Нет. Я его сюда не привозила. Вернее, я не забирала его из галереи и понятия не имею, как он тут оказался. Как ты считаешь, картины мог украсть Ильдар?

– Понятия не имею. Одно я знаю точно: ему были нужны деньги, причем деньги большие. Его старшая дочь, Альмагуль, мечтает о собственной лошади.

– О чем она мечтает? – Елена не верила собственным ушам. – Боже мой, Виктор, я работала рядом с Ильдаром сто лет и понятия не имею ни о том, что у него есть дочь, ни о том, что она увлекается лошадьми. Ради всего святого, откуда тебе это известно? Просто снимаю шляпу перед твоим профессионализмом.

– Спасибо за комплимент, конечно, – сказал Дорошин. – Будем считать, что я польщен. Однако мой профессионализм тут ни при чем. Я случайно столкнулся в галерее с Газаевым и его дочерями. У него их две, а не одна. И случайно стал свидетелем их разговора о цене на лошадей. А вот то, что ты ничего не знаешь о его семье, это уже не случайность, а закономерность. Насколько я могу судить, Лена, в вашем коллективе сложились очень странные отношения. Я бы даже назвал их больными. Не знаю, культурная ли среда тому причиной, низкая ли зарплата или что-то другое, но части ваших сотрудников, в том числе тебе, или Ксюше, или Морозовой, или Марии Викентьевне искренне нет никакого дела до всех остальных, а другая часть, например Алена, ужасно остальным завидует. У вас нет чувства локтя. Вы не отмечаете вместе праздники. Не делитесь горем. Не знаю, как ты, а я считаю это ненормальным.

– Наверное, ты прав. – В голосе Елены звучала теперь неприкрытая печаль. – Вернее, ты совершенно точно прав, потому что я тоже как-то об этом думала. У нас каждый живет в своей раковине, свернувшись улиткой. И ничего хорошего мы про всех остальных, за редким исключением, не думаем. К примеру, мы с Марией Викентьевной очень нежно относимся друг к другу. А Морозова опекает Калюжного, потому что этого требует ее нереализованный материнский инстинкт. Но в массе своей все друг друга презирают.

– И все-таки, несмотря на это, Газаев почему-то очутился у тебя на даче, причем в тот самый момент, когда тебя тут быть было не должно. Если бы не твое желание показать мне изразцы и познакомить с дядей Лешей и Никитой, труп мог бы пролежать в вашем доме месяца три, не меньше. С учетом, что температура в доме все-таки плюсовая, то к тому моменту, как ты бы его нашла, он бы уже начал разлагаться, так что следы, если понадеяться, что они все-таки есть, были бы бесследно утрачены. А так остается шанс, что ребята все-таки что-нибудь найдут.

– Но Ильдара бы хватились раньше чем через три месяца, – рассудительно сказала Елена. – Он бы на работу после праздников не вышел, да и семья начала бы волноваться.

– И кто бы связал его пропажу с твоей дачей? – Дорошин усмехнулся. – Все бы как раз решили, что Газаев и есть вор, похитивший картины, и что он, почуяв, что запахло жареным, сбежал от греха подальше. Его объявили бы во всероссийский розыск, крутили бы на предмет возможных связей с черным рынком антиквариата, в общем, пошли бы по неверному следу. А пока полиция теряла бы время, преступник чувствовал бы себя в полной безопасности. А мы с тобой, приехав сюда, попортили ему всю малину.

– Какой преступник? – Голос Елены звучал жалобно.

– Не знаю какой. Пока не знаю, – поправился Дорошин. – Одно я могу сказать точно, в этом деле замешана женщина, и ей очень не повезло, что мы с тобой притащились сюда.

– Откуда ты знаешь?

– На улице две цепочки следов. Одни мужские, и они явно принадлежат Газаеву. Вторые маленькие, женские. До весны их бы сто раз занесло снегом, и никто бы не узнал, что женщина приезжала в твой дом вместе с Газаевым. Но вчера снега не было, убийце просто не повезло с погодой, и мы теперь точно знаем, что, кроме Газаева и этой неизвестной женщины, больше в дом никто не входил.

– А это значит… – Елена не могла заставить себя договорить.

– А это значит, что женщина его и убила.

– Ужас какой. – Елена вздрогнула и снова обхватила себя руками за плечи. – Виктор, ты что, считаешь, что это кто-то из нашей галереи? Если у меня алиби, то получается, что под подозрение попадают Алена, Ксюша, Арина Романовна и Мария Викентьевна? Не гардеробщицы же с уборщицей его убили… И кстати, почему ты уверен, что убийство совершили именно вчера?

– Потому что во вторник я видел Газаева в галерее. Когда мы с тобой таскали коробки, он был там. Так что преступление могли совершить либо поздним вечером второго, либо третьего. Думаю, что, если бы Газаев не пришел ночевать две ночи подряд, семья уже била бы в колокола, так что, скорее всего, преступление было совершено именно вчера. Кстати, у Ксюши тоже алиби, – признался Дорошин. – Она только вчера утром вернулась из Праги и практически сразу приехала ко мне.

– К тебе?

– Да. У нас было свидание. – Дорошину было невообразимо стыдно произносить эти слова, но врать сейчас он не мог. – Она провела у меня около двух часов, а потом поехала проведать маму и бабушку. Повезла им новогодние подарки. Ее родные живут в поселке при воинской части, это совсем в другую сторону от твоей деревни, так что она бы при всем желании не успела приехать сюда вместе с Газаевым и убить его. Так что Ксюшу можно исключить.

– Хорошо, – спокойно сказала Елена, хотя в ее голосе не было ничего, что описывалось бы словом «хорошо». – Я рада за Ксюшу. И в плане алиби, и в плане свидания. Я всегда знала, что она – девочка не промах. Умеет устраиваться в жизни.

Непонятно почему, но Дорошин не смел посмотреть ей в глаза. Он был рад, что приехавшая опергруппа лишила его необходимости оставаться дальше с Еленой наедине. Началась обычная рутина, связанная с осмотром места преступления и опросом возможных свидетелей. К тому моменту, как допросили соседей и их с Еленой, увезли тело и провели обыск в остальной части дома, он устал и замерз настолько, что ему казалось, будто он провел пару часов в открытом космосе, причем без скафандра.

– Скоро уже поедем, – ободряюще сказал он Елене, думая о том, что она наверняка устала не меньше, да еще и перенервничала.

– Я договорилась с Никитой, он отвезет меня в город, – вежливо ответила та, – не беспокойтесь обо мне, Виктор Сергеевич.

Оттого, что она вновь перешла на «вы», ему отчего-то стало больно. Словно морская вода попала на содранную кожицу.