ему о необходимости немедленного возвращения дофина, который, как они сказали, принадлежал не столько отцу, сколько государству, королем которого он, возможно, сделается. Король согласился на возвращение сына, но с условием, чтобы тот извинился за показанный маркизе де Помпадур язык. Дофин извинился, возвратился ко двору, но зато сделался еще более злобным врагом фаворитки.* * *

А тем временем деятельная мадам де Помпадур уже открывала в Париже Военную школу для сыновей ветеранов войны и обедневших дворян. Учреждение этой школы было целиком и полностью ее идеей. На эту мысль ее навел визит в знаменитый Институт благородных девиц, находящийся в Сен-Сире, совершенный еще в сентябре 1750 года. Тогда она написала одной из своих подруг:

«Позавчера мы были в Сен-Сире, и я не могу передать, как я расстрогана увиденным. Все говорили мне, что подобное же заведение нужно сделать и для мужчин».

Действительно, военным нужно было показать, что король заботится о них. Для старых солдат Людовиком XIV уже был создан Дом Инвалидов. Теперь нужно было подумать и о молодежи, то есть о сыновьях офицеров, имевших возможность доказать свое дворянское происхождение. Набирать в Военную школу предполагалось пять сотен мальчиков, и по достижению восемнадцати лет они должны были получить офицерские эполеты и распределиться в действующую армию. Вскоре на это было получено разрешение короля, не проявившего, впрочем, особого энтузиазма по поводу этой затеи. Зато активное участие в проекте принял финансист Пари-Дювернэ. Его маркиза посвятила в свои планы и попросила помочь подобрать подходящий участок земли.

Строительство началось в одном из самых престижных районов столицы — возле Марсова поля (сейчас рядом с этим местом стоит Эйфелева башня). Проект здания был заказан первоклассному зодчему Анжу-Жаку Габриэлю, создателю знаменитой площади Согласия. Но начавшееся в 1751 году строительство было прервано из-за недостаточного государственного субсидирования. Тогда маркиза вложила недостающую сумму из собственных сбережений, продав несколько карет, лошадей и бриллиантов.

В 1753 году помещение школы было частично отстроено. В дальнейшем строительству очень помог налог, которым Людовик XV обложил любителей карточной игры, целиком пошедший на завершение проекта.

С июля 1756 года в это учебное заведение стали принимать лучших учеников провинциальных военных училищ, в числе которых, кстати сказать, в октябре 1784 года на обучение в Париж прибудет пятнадцатилетний кадет-корсиканец Наполеоне Буонапарте, будущий император Франции.

* * *

Середина 50-х годов стала для маркизы де Помпадур и ее сторонников временем активной работы по переориентации французской внешней политики от традиционного союза с Пруссией, которая заключила соглашение с Англией, к союзу с Австрией.

Эта перемена была особенно сложна и важна тем, что полностью противоречила прочным традициям французской внешней политики, нацеленной на борьбу с Англией на море и с притязаниями династии Габсбургов на европейское главенство на суше. И хотя Австрийская империя давно уже перестала представлять прежнюю силу, новый курс политики Версаля у многих вызывал серьезные сомнения.

Неудивительно, что именно в эти годы появилось множество желающих свергнуть маркизу де Помпадур, причем сделать это пытались не только ее многочисленные завистницы и соперницы, но и опасавшиеся за свое положение министры, ярые противники австрийского союза, и, наконец, действовавшие заодно с ними агенты прусского короля Фридриха II.

Но маркиза де Помпадур не умела сидеть сложа руки. Энергия ее била через край, и уж если она что-то задумывала, то всегда доводила задуманное до логического завершения.

Резоны у нее были следующие. В конце июня 1755 года Франция готовилась возобновить уже существующий союз с королем Пруссии Фридрихом II. Переговоры шли достаточно успешно и, дабы еще больше смягчить Фридриха, маркиза де Помпадур обратилась к своему старому другу Вольтеру, с которым у нее уже несколько лет сохранялись натянутые отношения из-за его бестактных «пуассонад». Тот в это время уже пятый год жил в Пруссии во дворце Фридриха, сохраняя при этом свой титул придворного историографа короля Франции.

Вольтер часто встречался за ужином с прусским королем. Фридрих любил подобные мероприятия, и чтобы попасть на эти ужины требовалось быть либо вольнодумцем, либо просто умным человеком. Вольтер, характеризуя эти знаменитые ужины, писал:

«Никогда и нигде в мире не говорили с такой свободой обо всех человеческих суевериях и не третировали их с большими насмешками и презрением. Король сам проявлял ум и вызывал других на его проявление и, что всего удивительнее, я никогда не ужинал с меньшими стеснениями».

Фридрих II любил Вольтера и всячески склонял его к тому, чтобы остаться в Пруссии навсегда. Парижские друзья отговаривали Вольтера от этого шага, пугая его той рабской зависимостью от Фридриха, в которой он может очутиться, поступив на его службу. Вольтер письменно сообщил королю об этих опасениях. Фридрих также письменно ответил ему следующее:

«Мы оба философы. А что может быть естественнее, если два философа, связанные одинаковыми предметами изучения, общностью вкусов и образа мыслей, доставляют себе удовольствие совместной жизни? Я уважаю вас как моего учителя в красноречии и знании. Я люблю вас как добродетельного друга. Какого же рабства, какого несчастия можете вы опасаться в стране, где вас ценят, как в отечестве, живя у друга, имеющего благородное сердце?»

В результате Вольтер был сделан королевским камергером с 5000 талеров годового содержания, получил золотой камергерский ключ и орден на шею. После этого он написал в Париж:

«Моя должность заключается в том, чтобы ничего не делать. Час в день я посвящаю королю, чтобы несколько сглаживать слог его произведений в стихах и прозе. Все остальное время остается в моем полном распоряжении, а вечер заканчивается приятным ужином».

Несмотря на свою нелюбовь к Вольтеру, Людовик XV был очень недоволен его переходом на прусскую службу, а при дворе этот поступок прямо называли «дезертирством».

Вольтер охотно вызвался посодействовать ходу переговоров между Францией и Пруссией, однако его миссия с треском провалилась, в чем он признался, написав письмо своей племяннице