Менялся окружавший мир, менялся и сам Данила. Сами по себе стали исчезать прежде мучавшие его проблемы. Вопрос о поездке в Австрию, в конце концов, отпал сам собой. Предупредить свою подругу он не сумел, или не нашёл способа, как это можно было сделать в изменившихся условиях. Да теперь это было уже всё равно. Правда, иногда своевольное воображение начинало рисовать в мозгу грустные картины одинокой Элизабет, сидевший у фонтана в ожидание его прихода. В такие безрадостные моменты сердце начинало метаться в безысходной тоске, грудь теснило, а светлый образ той, которую он покинул, всё дальше уплывал от него. Время лечит всё. Постепенно боль стихала, рана внутри затягивалась. Беспощадная логика подсказывала только единственный вывод – «Нет, невозможно, никогда». Отчаяние уступало место безысходности.

В характере Данилы стали проявляться черты циничного и жёсткого подхода к вопросам бытия. Мягкая и уступчивая по натуре тётя Вера всё чаще с возрастающим беспокойством замечала, что её ненаглядный племянник становится другим человеком, в котором вместо трогательной мальчишеской привязчивости и отзывчивости, всё чаще проявлялся облик рационального, расчётливого и неуступчивого в своих новых воззрениях мужчины. – «Ну что ж, если окружающий мир несправедлив ко мне, значит, и я отвечу ему тем же, – такие взгляды на жизнь Вера Михайловна всегда отрицала и считала своим долгом уберечь от них Данилу.

«Видимо судьба моя такая», – решил Данила. Это был уже не прежний восторженный юноша, открытый людям, веривший в их добро и мудрость. Он был даже рад тому, что окружающий его миропорядок начал рушиться. Так было легче излечивать свои печали, видя вокруг разочарование, несчастья и неустроенность других. Каждый сам за себя. Справедливости нет. Это всё ложь и обман, ведущие в никуда. Всё просто. Отношения между людьми – условность. Брак – расчёт и призрачность. Любовь – расхожее слово, которое произноситься только тогда, когда нужно и выгодно, и, если оно ведёт к жизненному успеху и материальному благополучию. Жизнь на земле – это всего лишь обслуживание своих интересов.

Как легко в молодости менять взгляды и принципы, и как сложно потом выбираться из бездны своих же заблуждений и ошибок.

Где-то в феврале девяносто второго в Москву неожиданно приехали Николай Фёдорович и Софья Михайловна. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы заметить, что в жизни заместителя торгового представителя и его супруги произошли необратимые и принципиальные изменения. На лицах читалась удрученность, если не сказать затравленность. В глазах затаилась подавленность и ожидание новых несчастий. Такие глаза можно встретить, скажем, на охоте, когда подстреленный неумелым охотником лесной исполин, прежде гордый своей силой, уходя от преследования, забредёт куда-нибудь в непроходимую чащу, чтобы залечь и мучительно дождаться своего смертного часа.

На следующий день, когда Данила уже собирался накинуть на себя дублёнку и пыжиковую кепку, Николай Фёдорович вышел из своего кабинета и позвал своего сына:

– Данила, зайди ко мне. Не удивляйся, надо поговорить.

– Извини, отец, может быть вечером. Мне на работу нужно.

– Нужно, нужно. Кто же возражает? Однако, прошу, задержись. Сейчас твоё опоздание даже на два часа никто не заметит. Не то того. Лучше скажи, чем ты сейчас на службе занимаешься?

– Да практически ничем, – иронически усмехнулся Данила, – прежнее министерство в процессе самоликвидации, новое толком не создано. Все чего-то ждут. А чего? Да ты сам, лучше меня знаешь.

– Ну да конечно, – Николай Фёдорович встал с кожаного дивана и нервно заходил по комнате. – Мне ли не знать. Там полный распад и шатание. Что-то хотят создать новое, да не получается. Нужны новые правила ведение торговли с зарубежными странами, новые инструкции, распоряжения, новый государственный закон, наконец. Ты ведь знаешь, государственная монополия на внешнюю торговлю ликвидирована.

– Это я знаю, отец, – не скрывая своего нетерпения, проговорил Данила. – Я действительно тороплюсь, или ты забыл, куда я иду?

– Не забыл, не забыл. А ты другой, изменился за эти полгода, – чуть оторопело проговорил Николай Фёдорович, – давай проявим спокойствие и уважение друг к другу. Я хотел поговорить не о тебе, а о твоих товарищах по курсу.

– А зачем тебе это? – удивился Данила. – Мне-то откуда знать.

– Ничего себе. Вот так ответ. И года не прошло, как ты уже забыл своих друзьях. Не дело это. Поясню, чтобы только ты не задавал больше дурацких вопросов. Ты я думаю, понимаешь, что в нынешних условиях, перспектива у тебя выехать в загранкомандировку практически равна нулю. Торгпредства за границей сокращаются. Сейчас приветствуются другие веяния в экономике: создаются кооперативы, возникают частные фирмы. Одним словом, свобода для бизнеса и предпринимательства. Вот поэтому я и поинтересовался делами у твоих друзей. Сейчас надо не сидеть на месте, а поворачиваться. Итак?

– Хорошо. Знаю только, что Лёшка челночит: мотается с сумками, то в Турцию, то в Италию. Славка забрёл в какой-то институт: то ли в ИНИОН, то ли в ИМЭМО и там отсиживается. Остальные кто где.

– Вот что. Дам тебе совет. Со своими связи не теряй. Они могут быть тебе полезны. Каждый человек носитель какой-то информации, какой-то идеи, которую можно позаимствовать с пользой для себя.

– Я понял, – хмыкнул Данила, демонстрируя своё безразличие к советам отца. – Лучше скажи, когда вы с матерью возвращаетесь в Вену?

– А вот это как раз неизвестно, – Николай Фёдорович принялся раздражённо заламывать пальцы. – Идёт сокращение наших представительств по всем странам. И я приехал сюда, потому что мне было сказано, правда на правах предположения, что вызов в Москву связан с отзывом из Австрии, а возможно и увольнением из штатов. Вот такой расклад. В министерских кабинетах сейчас иные ветры дуют.

– Отец, мне действительно жаль, если это случится. И что ты намерен делать, если действительно уволят с работы? – Данила с сочувствием взглянул на отца, который выглядел как никогда потерянным.

– Ей богу, не знаю. Честно не знаю. Мне уже 55 лет. Это немало. Другой профессии у меня нет. Переучиваться поздно. До пенсии тоже далеко. Хотя, честно говоря, какая там пенсия. Смешно. Жалкие крохи. Чудовищная девальвация рубля все накопления почти обнулила. Осталась какая-то валюта. Но, – Николай Фёдорович выдержал паузу и развёл руками. – Проедать шиллинги – последнее дело. Вообще, на бобах останемся. Вот так, сынок, такие пригоревшие пироги.

– Я понимаю, отец, – Данила отложил в сторону свой атташе-кейс, который всё это время держал в руках, понимая, что разговор серьёзный и договорить его нужно. – Тогда надо что-то делать, а не сидеть на месте и ждать у моря погоды.

– Вот и я том же, Данила, – стал успокаиваться Николай Фёдорович, – всё правильно понимаешь. Теперь мы с тобой вдвоём отвечаем за семью, за её благополучие. Ну не идти же в ряды старушек, торгующих, чем не попадя на Тверской, или стучать вместе с шахтёрами касками у Белого Дома. Сделаем так. Завтра я иду к руководству и буду знать, что меня ожидает, ну а ты тоже начинай вертеть головой. Может быть, придётся перейти в какую-то частную компанию. Там уже формируются отделы по внешней торговле. Одним словом, не сиди на месте, и с друзьями потолкуй. Вот об этом я хотел с тобой поговорить.