– Но ведь я ещё толком ничего не умею, – смутился наследник и надежда рода Бекетовых, – неполных шесть месяцев в министерстве, когда никто ничем толком уже не занимался. Ты шутишь, папа.

– Это не имеет значения, – словно от назойливой мухи отмахнулся от него отец. – Сейчас все должны научиться, как жить, а не выживать. А молодость не порок, а наоборот, весомое преимущество. Молодые быстрее приспосабливаются, когда нужно начать жизнь с чистого листа. Такой шанс как тебе выпадает раз в жизни. Ты посмотри, что творится вокруг. Каждый проживает жизнь по-своему. Ты же не хочешь пополнить ряды неудачников.

– В общем, я предупредил тебя. Ты не торопись, – Николай Фёдорович, придержал Данилу, который было взялся за дверную ручку и намеревался покинуть отцовский кабинет. – Это я уйду, а ты задержись. Полагаю, у матери есть, что тебе сказать.

Прежде чем начать говорить Софья Михайловна несколько раз прошлась по кабинету, лишь пару раз искоса взглянув на своего сына, как бы стараясь предугадать его реакцию на слова, которые она собиралась произнести.

– Мой дорогой, – наконец сказала она, – сразу скажу, что я тебе ничего не навязываю, но я должна повторить тебе мой совет. Это, в конце концов, мой материнский долг. Нет другого человека на земле, кто бы больше чем я желал бы тебе счастья. Одним словом, во время посещения дома Генриха Исааковича ко мне подошла его дочь Элеонора. Ты, конечно, знаешь её. Она была у нас в гостях. Так вот, Элеонора много и долго расспрашивала о тебе. Её интересовало буквально всё. Не надо обладать особым чутьём, чтобы понять, что ты очень нравишься ей. В буквальном смысле запал в душу. Я прошу тебя как мать не ради себя, а ради уважения к нашей семьи, пригласи Элеонору на встречу: в театр, в музей, в «Макдональдс» на Пушкинской, в конце концов. Туда вся молодёжь рвётся. Будь же кавалером. Не отказывай ей во внимании. Женщин обижать не следует. Ты же мужчина. Кстати, Элеонора очень, очень красивая девушка.

Всё время пока мать говорила, Данила стоял к ней спиной и молчал. Ему было всё равно. Путы безысходности давно спеленали его сердце.

– Ты не против? – закончила свой монолог мать.

Она волновалась не только за Данилу или за себя. В её сознании возникло бесхитростное предположение, что от этого простенького вопроса, готов ли её сын пригласить на свидание дочку начальника или нет, зависит благополучие всей семьи на долгие годы. Как донести до сознания своего единственного и дорогого дитя, что жизнь – это не восхитительная романтика, где над полянами из роз беспечно порхают озорные купидоны. Весь накопленный за долгие годы опыт говорил ей только одно, что жизнь – это грубая прагматичная реальность, в которой человеческие надежды и страсти есть не более чем безнадёжные заблуждения, за которые всегда надо жестоко платить, платить разочарованием. И вот сейчас впервые за свою историю её дом, который она очень любила и берегла больше всего, вся семья оказались на краю разверзшейся пропасти, в которую, если совершить одну единственную ошибку, можно было свергнуться навсегда.

Весь окружавший Софью Михайловну мир подвергся трансформации. За последние шесть месяцев хаоса и неопределённости разорвались прежние полезные связи. Рушились целые экономические и государственные системы, и с ними исчезали те люди, которых она знала десятилетиями и считала своей надёжной и естественной средой обитания. Раньше, в сытые года, – это было её царство успешной женщины. А сейчас – бедность, нужда, беспросветность – вот кони Апокалипсиса, которые вознамерились растоптать её. И поэтому Софья Михайловна смотрела на своего сына даже не с надеждой, а больше с испугом, как смотрят на судью перед вынесением окончательного приговора.

Уловив настроение матери, Данила повернулся к ней. Перед ним предстала совсем другая женщина. Не та, которая была горда своей природной красотой и привилегированным положением своего мужа. Нет, перед ним стояла потерявшая былую уверенность, согнувшаяся перед лицом возможных грядущих несчастий, маленькая слабая женщина, застывшая в ожидании ответа сына, словно перед ударом хлыстом, который держал в уже занесённой руке неумолимый рок. Ей ли было не знать и не понимать, что если не будет брака между сыном и Элеонорой, то все восторги Николая Фёдоровича по поводу перспективы стать главой австрийской фирмы рухнут в одночасье и навсегда.

Данила вздохнул, подошёл к матери и обнял её за хрупкие плечи. Державшаяся из последних сил Софья Михайловна не выдержала и судорожно разрыдалась на груди сына.

– Мама, успокойся, – тихим голосом проговорил Данила и, наклонившись, ласково поцеловал в белый прямой пробор её волос. – Всё будет хорошо. Я сделаю, так как нужно.

Первый раз в жизни он почувствовал, что теперь именно на нём лежит ответственность за существование многих дорогих ему людей. И если так, то есть только один выбор, и он уже сделан.

В июне месяце легко жениться. Недавняя весна взбудоражила все чувства и впереди ждало длинное солнечное лето, время приключений и удовольствий.

Четыре месяца не прошли даром. Софья Михайловна оказалась права. Элеонора оказалась красивой девушкой, красивой своей телесной красотой. Мужское самолюбие Данило было удовлетворено тем, что его будущая супруга обладала высокой тонкой талией, округлыми вытянутыми бёдрами, маленькими изящными ступнями и большими горизонтально стоячими грудями. Элеонора была чувственна. Её ночные ненасытные ласки наполняли атлетический организм Данилы здоровой усталостью.

– Скажи мне, – иногда спрашивала она своего избранника, – что ты любишь меня.

– Я люблю тебя, – каждый раз отвечал Данила.

«Похоже, моя тётя Вера была права, говоря, что любовь – это чаще всего расхожее слово. Зачем обижать хорошую девушку. Пусть она услышит, то, что хочет знать больше всего на свете. Не рассказывать же ей, в самом деле о зияющей в моей душе пустоте».

А Элеонора думала: «Может быть и так, как он говорит. Главное другое, то, что Данила мой, мой навсегда, и я его никому его не отдам. Мне нравится его мужественность, самообладание, мужская сила, сдержанность и немногословность – редкие качества, которые присущи только цельным натурам. А ещё он физически красив. Рядом с таким мужчиной любая женщина будет испытывать гордость. Теперь мы будем вместе, и я заставлю его полюбить меня так, что он потеряет голову. Разве мне не дано это качество очаровывать мужчин, подчинять их себе? Все, кто были со мной до Данилы, склонялись передо мной и трепетали от одной только мысли, что я отвергну их. Но он другой. Я это интуитивно чувствую. В нём есть какой-то непоколебимый стержень. Он лучше и сильнее других, и поэтому он мне нужен».

Да, Элеонора умела любить так, как она себе представляла это чувство, прежде всего подчиняясь своему страстному желанию обладать тем, кого она выбрала и хотела иметь в своей жизни. Её отношение к своему будущему мужу нельзя было однозначно назвать удовлетворением исключительно внутренних амбиций, но осознание того, что она полностью сможет подчинить своей воли этого независимого человека, и гордость женщины-победительницы, несомненно, ласкали её самолюбие.