халифа, и каждого, кто приходил к ал-Мустакфи, он принимал. В угоду этой женщине он осыпал наместника Тузуна неслыханными почестями, он мог разъезжать верхом по дворцу, где раньше не ездил даже ни один халиф, да и балдахин халифа несли над ним»[1033]. К несчастью для повелителя, «дейлемиты были шиитами и не испытывали к нему никакого благоговения»[1034]. Зачинщики дворцовых переворотов и до этого свергали и умерщвляли халифов, теперь же впервые публично выказывалось неуважение к нему. В 334/945 г. ал-Мустакфи давал торжественную аудиенцию, вокруг него, расположившись по рангу, сидели приближенные. Вошел Му‘изз ад-Даула, поцеловал землю, затем руку халифа. Вдруг вошли два его воина-дейлемита и что-то громко крикнули по-персидски. Халиф подумал, что они хотят приложиться к его руке и протянул им руку. Тогда они схватили его, бросили наземь, обмотали шею его же головной повязкой и поволокли прочь. Му‘изз ад-Даула вскочил, все дико закричали, затрубили трубы, а халифа тем временем доставили в дом султана и там ослепили[1035]. Лишь умный ‘Адуд ад-Даула «снова почитал халифа, к чему тот уже более не был привычен»[1036]. Но и сам он, направляясь в 370/980 г. в Багдад, потребовал, чтобы халиф вышел ему навстречу до моста через ан-Нахраваи. «Это был первый случай, когда халиф торжественно встречал эмира»[1037].

На дворцовом бюджете халифа ал-Му‘тадида (279—289/892—901) состояли:

1) принцы (эмиры) халифского дома;

2) дворцовая служба (науба). Ежедневно около 1000 динаров жалованья, из которых 700 выплачивалось белым, т.е. собственно привратникам (бавваб), и 300 чернокожим, главным образом рабам халифа[1038]. Но так как последние получали мало жалованья, то им выдавался хлеб;

3) вольноотпущенники, чаще всего бывшие рабы отца халифа (мамалик). Из них набирали камергеров (худжжаб) в количестве 25 человек и их заместителей (хулафа ал-худжжаб), которых было 500 человек[1039]. Один из последних бросился во время последнего сражения ал-Муктадира к своему господину, чтобы прикрыть его своим телом, и пал, сраженный[1040]. В 329/940 г. впервые был пожалован титул «обер-камергера» (хаджиб ал-худжжаб)[1041];

4) гвардия. В багдадском гарнизоне отряды различных начальников, частично состоявшие из их вооруженных рабов, образовывали сплоченные и надежные воинские соединения, как, например, отряд грека Иоанна Яниса (йанисиййа), полк евнуха Муфлиха (муфлихиййа). Другие же состояли большей частью из рабов самого халифа и набирались из числа лучших всадников и стрелков войска (‘аскар ал-хасса). Из всех этих отрядов выбирали полк личной гвардии — «отборные» (мухтарин) — как называлась и личная гвардия ал-Хумаравайхи в Египте[1042]. На их обязанности было нести службу во время аудиенций и выездов халифа;

5) прочая придворная челядь, личная канцелярия, чтецы Корана, муэззины, астрономы и часовщики, рассказчики историй, шуты, курьеры, знаменосцы, барабанщики и трубачи, водоносы, придворные ремесленники — от золотых дел мастеров до плотников и шорников, пять конюших, стоявших под началом шталмейстера, причем пятый был погонщиком верблюдов, егеря и служители зверинца, повара и камердинеры, лейб-медики, команды придворных судов, ламповщики и т.п.;

6) женщины, на содержание которых ежедневно расходовалось 100 динаров[1043]. Точных данных об их количестве нет нигде. Ал-Хваризми утверждает, что у ал-Мутаваккила было в гареме 12 тыс. женщин[1044], более ранние сведения ал-Мас‘уди приводят 4 тыс., а одна рукопись дает даже всего 400[1045]. Около 300/912 г. гаремами заведовали две обер-гофмейстерины (кахрамана) — одна от халифа, а другая от его матери. Надзору первой поручались высокопоставленные государственные пленники, находившиеся под более легким арестом, так, например, в 300/912 г.— везир Ибн ал-Фурат[1046] в 303/915 г.— хамданидский правитель и везир ‘Али ибн ‘Иса[1047]. Безразличие к происхождению жен халифа, чаще всего тюркских и греческих рабынь, порождало среди придворных и высших чинов государственного аппарата постоянный страх и неуверенность. Каждая дама старалась как можно лучше пристроить своих сторонников. Так, уже отец ар-Рашида привлек ко двору своего шурина, который сначала был рабом, затем как вольноотпущенный — смотрителем виноградников и в конце концов был назначен наместником Йемена[1048]. «Брат матери» ал-Муктадира — грек, носивший как раб имя «Редкий» (гариб), имел огромное влияние при дворе, и к нему обращались, называя его эмир — «князь»[1049]. Обер-гофмейстерине, матери халифа, родом из Хашимитов, удалось сделать своего брата предводителем знати Аббасидов и Алидов. Но тут, однако, вся знать возмутилась, и он вынужден был передать эту должность — самую аристократическую при дворе — сыну того, кто занимал ее ранее[1050]. Вообще от матери халифа, зачинщицы большинства распрей, в то время так натерпелись, что следующий халиф был избран главным образом потому, что матери его уже не было в живых[1051].

Полагают, что около 300/912 г. одних только евнухов при дворе насчитывалось 11 тыс.[1052], по другим сведениям — 7 тыс. придворных евнухов и 700 камергеров[1053], в то время как добрый старый источник называет число евнухов и придворных слуг вместе 700 человек[1054].

По образцу древнеперсидского двора еще монархи позднего Рима подбирали себе «друзей императора», разделявших с ним трапезу и вместе с ним бражничавших. Также и халиф ал-Ма’мун после 200/815 г., когда он перебрался в Багдад, велел представить ему список тех лиц, которых он намеревался включить в круг своей застольной компании (нудама)[1055]. В соответствии со вкусами повелителя эта компания состояла из литераторов, ученых, людей куртуазного воспитания или военных. Например, Му‘изз ад-Даула оставил из всех нудама халифа только одного врача Синана ибн Сабита. Застольные беседы халифа ал-Му‘тамида (256—279/869—892) были даже собраны и передавались в письменном виде[1056]. «Сотрапезники» получали жалованье[1057].

Первая встреча «сотрапезников» ар-Ради (322—328/933—940) описана ас-Сули. Они сидели в определенном, твердо установленном порядке: четверо[1058] по правую и пять — по левую руку повелителя. Справа первым сидел престарелый принц Исхак ибн ал-Му‘тамид, затем литератор и шахматист ас-Сули, далее некий филолог, гофмейстер одного принца, и Ибн Хамдун, отпрыск одного древнего рода придворной знати. Слева — три придворных литератора из рода ал-Мунаджжим и два ал-Йазиди[1059] из высокопоставленной чиновничьей семьи, «они обучали общество искусству каллиграфии». Сначала читали различные хвалебные стихи, затем ар-Ради сетовал по поводу тяжкого бремени, которое возложило на него его новое звание в эти мрачные времена, и разрешал утешать себя тем, что ведь не искал трона по собственному желанию и поэтому надеется, что ему поможет Аллах. Вслед за этим он рассказывал о постоянном страхе, в