Поначалу, пока я сидел у Баха, его мальчик занимался своей книжкой с картинками и не обращал на меня никакого внимания. И вдруг он спросил: «Ты из Страны Израиля?»

Я сказал: «Да, дорогой, я из Страны Израиля».

Он спросил: «И в Иерусалиме ты тоже бывал?»

Я ответил: «Бывал и в Иерусалиме».

Он спросил: «А моего дядю Йерухама ты там видел?»

Я сказал: «Нет, не видел».

«Почему?»

«Не довелось».

«Почему?»

«Потому что твой дядя жил в одном месте, а я в другом».

Он посмотрел на меня с удивлением: «Разве в Стране Израиля не живут все в одном месте?»

«Да, дорогой, конечно, все живут вместе, но, даже если вместе, разве можно увидеть каждого? Ведь между одним местом и другим всегда есть какое-то расстояние, и тот, кто живет в одном месте, не видит того, кто живет в другом».

«Не видит?»

«Ну конечно, ведь все места удалены друг от друга».

«А почему я его вижу?»

Госпожа Бах спросила: «Кого ты видишь, мой птенчик?»

Мальчик засмеялся и сказал: «Йерухама, моего дядю».

«Ты видишь его?» — испуганно спросила мать.

«Да, мама, вижу», — сказал мальчик.

Господин Бах спросил: «Как ты его видишь — во сне?»

Мальчик сказал: «И во сне, и даже не во сне. Я все время вижу его. Перед тем как этот господин вошел к нам, я видел, как мой дядя смазывал свои туфли коричневой мазью».

Ариэла удивленно воскликнула: «Коричневой мазью?!»

«Да, — сказал мальчик, — он смазывал свои туфли коричневой мазью».

Ариэла сняла очки, протерла их, снова надела и спросила: «Почему именно коричневой?»

«Чтобы не видна была кровь, которая капает из его сердца, — сказал мальчик. И, повернувшись ко мне, тихо произнес: — Ты знаешь, что моего дядю убили? Какой-то араб убил его. Почему он его убил? Ведь дядя был хороший. Один раз он дал мне сахарного солдатика верхом на сахарной лошади с длинным сахарным копьем в руке. Такой сладкий солдатик! Но я его не съел. Правда-правда не съел, только полизал немного с копыт у лошади и со штыка. А моего дедушку ты знаешь?»

Я ответил: «Да, я знаю твоего дедушку».

Он сказал: «Мой дедушка уехал в Иерусалим».

Даниэль погладил сына по щеке: «Да, мой дорогой, твой дедушка уехал в Иерусалим».

Мальчик повернулся к отцу: «А ты тоже видишь дядю Йерухама?»

«Но ведь дядя уже умер, — ответил Даниэль, — как же можно его увидеть?»

«А если умирают, разве их не видно?»

«Нет, мой птенчик, — сказала мать, — не видно».

Он немного помолчал, а потом спросил: «А почему не умер тот араб? Ведь он нехороший, он убил моего дядю. Что это значит „умер“? Разве все, кого не видно, умерли?»

«Некоторые умерли, — сказала мать, а некоторые живы».

«А как мы знаем, кто умер, а кто живой?» — спросил мальчик.

Мать вздохнула: «Не поминай мертвых, мой дорогой».

«Почему?»

«Чтобы они не являлись к тебе во сне».

«А если их видно, это значит, что они живые? Мама, а Йерухам Хофши тоже умер?»

«Почему, мой птенчик?»

«Потому что я его не вижу».

«Конечно, ты его не видишь, потому что он перестал ходить к нам», — сказала мать.

«А почему он перестал приходить?»

Мать снова вздохнула: «Потому что ему хорошо в другом месте».

«А что это значит — „другое место“?»

«Место, — которое не здесь, называется „другое место“».

«А я тоже не здесь?» — спросил мальчик.

«Нет, мой птенчик, — сказала мать, — нет, мой дорогой, ты здесь, ты здесь».

«А почему я здесь, а в не в другом месте?»

«Потому что ты немного слабенький и не можешь ходить ножками», — сказала мать.

«Теперь я понимаю», — сказал мальчик.

«Что ты понимаешь, мой маленький?»

«Почему все места приходят ко мне».

«Что это значит, — спросила Ариэла, что это значит, что все места приходят к тебе?»

«Они качаются и приходят, — сказал он ей. — И я тоже иду к ним, только я прихожу к ним не ногами, я прихожу к ним сразу весь. А иногда я вдруг надаю с высокой-высокой-высокой горы, и качусь, и качусь, и спускаюсь, и падаю, и вдруг я уже в реке, и там плавает много-много рыбок, только вместо головы у них солдатские шапки. Мама, когда я вырасту, сделай мне тоже солдатскую шапку, я пойду в ней на войну. Папа, а у всех солдат одна нога деревянная?»

Госпожа Бах сказала: «Закрой глаза, птенчик, тебе уже время спать».

«Я боюсь спать, мама», — сказал мальчик.

«Не бойся, — сказала мать. — Прочти на сон молитву „Шма“. У тебя ведь чистые руки, правда? Тогда скажи: „Слушай, Израиль, Бог наш, Господь един есть“. А теперь скажи: „Спокойной ночи всем!“»

«Спокойной ночи всем добрым людям», — произнес мальчик.

Мать поцеловала его: «Спокойной ночи, мой птенчик».

Новые лица появились в нашем Доме учения. Каждый день мне встречается какой-то старик в рваной одежде, кутающийся в свои лохмотья. Он входит вместе со вшой и выходит вместе со вшой. Сидит и молчит, ни с кем не заговаривает. Но не в моем обычае спрашивать: «Кто ты?» Все, что мне надлежит узнать, мне откроется.

Вот, к примеру, не считая того дня, когда я приехал, и еще одного раза, когда речь шла о последних поколениях, я больше не слышал, чтобы говорили о разведенке и о ее гостинице. Те люди, с которыми я здесь встречался, не имеют дела с такого рода гостиницами и не упоминают о них даже в порядке осуждения. А теперь вдруг она у всех на устах — и гостиница, и ее хозяйка. И еще говорят о какой-то девушке, которая повстречала на рынке старика в лохмотьях, и тот спросил ее: «Не знаешь ли ты — такая-то, дочь такой-то, жива ли еще?» А та сказала: «Это моя мать». А он будто бы сказал: «Если она твоя мать, то я твой отец». И тут же пошел по городу слух, что это бывший муж разведенки, который вернулся наконец домой.

Человек этот, рабби Хаим, был родом из важной семьи и блестящий знаток Торы. Помню, когда он переехал в наш город, все только и говорили о нем и еще — об отце его жены. О нем — из-за учености, а о тесте — из зависти.

Этот его тесть был богат деньгами и беден мудростью, у него были большой магазин тканей в центре города и постоянное место молитвы в старом Доме учения. Когда его дочь достигла зрелости, до него дошел слух, что в одном местечке близ Шибуша есть раввин, а у него сын, прославленный знаток Торы. Он взял все свои деньги в ассигнациях, спрятал в кожаную сумку, пришел к тому раввину, положил сумку перед ним и сказал: «Рабби, все это хранится для будущего мужа моей единственной дочери, кроме имущества движимого и недвижимого. Согласен ли ты отдать своего сына за мою дочь?» Увидел рабби все это богатство и породнился с ним. А богач выполнил свое обещание и даже еще добавил — купил новый дом, и красивую посуду, и книги, и поселил там своего зятя, и нанял ему слугу, чтобы его обслуживал, и купил ему место на восточной стороне старого Дома учения, и достойно содержал его самого, и свою дочь, и его отцу-раввину тоже посылал подарки.