— Что это было? — Ланских говорил с трудом, голос звучал надсадно и глухо.

— Лось. Олень. Не знаю. Кто-то большой и страшный. Что с тобой?

— Все нормально, — он подтянулся на сидение, устраиваясь ровнее.

— Нормально? Нормально?! — я завелась, ударила по ни в чем не повинному рулю, а потом снова выдохнула, шумно, резко.

Так, нужно взять себя в руки. Первое и самое главное — нельзя стоять на месте. Я теряю драгоценное время. А потом нам надо будет где-то спрятаться. Вполне возможно, что преследователи видели наши номера, а если дорога здесь одна, хоть и петляющая, как след зайца, вычислить направление, куда мы двинем, не составит труда.

На машине с пробитым задним стеклом по городу не наездишься, впрочем, до него ещё надо добраться. Я снова нажала на газ, автомобиль послушно тронулся вперед.

— Скоро будет выезд на шоссе, развернись по нему в обратную сторону, — Ланских коснулся головы, поморщившись.

— У тебя эпилепсия? Рак мозга?

Он явно чем-то болел и скрывал это от меня. Я снова вспомнила сайты клиник, его приступы. Его право — говорить мне о своей болезни или нет, но сейчас от состояния здоровья Ланских зависело слишком многое. Моя жизнь, например.

— Если ты переживаешь, что я умру и не смогу тебе помочь, можешь успокоиться.

Снова. Снова Ланских читал мои мысли, предугадывая вопросы.

Как он это делал?

Я снова посмотрела на него, на этот раз уже спокойнее. То, что он был в состоянии вести диалог, уже обнадеживало, я не чувствовала себя одинокой. Годы жизни с Лешей меня расслабили, раньше я не боялась спасаться в одиночку, сейчас хотелось крепкого и надежного плеча.

Ланских поймал мой взгляд, в темноте салона я видела блеск его глаз, они обжигали, заглядывая, казалось, в самую душу.

Неловкое волнение.

Я отвернулась, поправляя волосы, чтобы скрыть в движении нервную дрожь, пробежавшую до самых кончиков пальцев.

— Ты самый странный человек из всех, кого я знала, — мы почти подъехали к шоссе, лес расступился, и впереди показалось дорожное полотно, ярко освещённое фонарями.

— Знаю, — ответил он просто, и от этой фразы снова кольнуло электрическим током.

— Скажи, что все будет хорошо, — попросила я его.

— Все будет хорошо, Регина. Ты справишься со всем.

Мы выехали на шоссе, я развернулась, как и говорил Максим, пристраиваясь за большегрузом. В салоне было прохладно, я врубила печку посильнее, но из-за разбитого стекла теплый воздух почти не задерживался.

— Куда мы поедем дальше?

— Нам нужно будет оставить где-нибудь машину и спрятаться на несколько дней ото всех.

— Что-то твои прятки в последний раз не особо спасли.

— Никто не ожидал нападения на базу. Видимо, Вадим нашел компанию, и действует не один.

— Как-то не вяжется это, — вздохнула я, — раньше он был одиночкой, и обставлял все по-тихому. А тут — целое светопреставление, с автоматами и огнем, точно дешевый американский боевик.

— Не стоит сбрасывать со счетов и других противников.

— Других? — растерялась я, сердце пропустило удар. Глупости, этого не может быть. Единственный человек, который преследовал меня годами, был Вадим.

— Вполне возможно, что искали не нас.

— Да, — кивнула я, почему-то я совсем не брала в расчет, что у Токтарова могут быть свои неприятели. Или у Ланских.

Мы молчали, каждый думая о своем. Слова Максима о других противниках крутились в голове, и как я не пыталась убедить себя, что кроме Вадима все люди из моего прошлого давно упокоились с миром, а червячок сомнений все же засел.

Только этого мне еще не хватало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Боль — это моя константа.

Она есть, она здесь, она сейчас.

Она менялась, как живой организм.

То присутствовала фоном, лишь слегка напоминая о своем существовании.

То била прямо в самое чувствительное место.

Мощно, быстро, парализуя тело.

Как сейчас.

Она неотделима от меня. Мы с ней — одно целое.

Я и есть — боль.

— Максим, — голос Регины был проводником. Он заставлял меня выныривать из темного небытия, пронизанного яркими вспышками боли, сюда, в реальность.

Я цеплялся за ее голос, как за спасательный плот. Но она — она не понимала, что боль отступала благодаря ней.

— Что дальше?

Я поменял позу, ощущая, как сквозь вату, выстлавшую мозг вокруг аневризмы, проскальзывают нормальные мысли.

— В город на машине нельзя, — ответил Регине, — с разбитым стеклом мы быстро привлечем к себе внимание, а у нас на машину нет документов.

— Документы, — эхом повторила она, — документы…

Я успел заметить, как изменилось выражение ее лица, как часто-часто начала вздыматься грудь.

— Регина?..

— Паспорт, мой паспорт остался там, в доме. Я его всегда с собой носила, понимаешь? Чтобы никогда не потерять. Я же не восстановлю его…

Я понимал. Я знал, что значит для нее эта книжица с чужим именем и фамилией, с чужой судьбой, которой она прикрывалась столько времени. Регина, до этих пор казавшаяся мне стрессоустойчивой, сломалась вдруг.

Машина вильнула, я подхватил руль, выравнивая траекторию.

— Остановись где-нибудь на обочине, там дальше будет стоянка для дальнобойщиков.

Ее паспорт лежал в заднем кармане моих брюк, но пока я не говорил ей об этом.

Я отрезал все ходы к отступлению, потому что знал о ее желании сбежать. Но она нужна мне рядом.

Мы съехали в «карман», где стояло уже несколько фур.

Регина сидела неестественно прямо, глядя вперёд, в петлю трассы, освещенной яркими фонарями.

Ее лицо казалось застывшей маской, и единственным движением стала слеза, скатившаяся по щеке.