тому же ни в одном свитке не сказано, что нужно было делать там, в башне. Вряд ли просто войти. Дядя наш, тот, который погиб, он ведь дошел. И вошел. Вернулся…

Но ничего не изменилось, так?

Пламя в руце? Регалии? Сила?

- Только заразу принес, - сделал вывод Джер. – Но… слушай, а ты можешь найти те бумаги? Ну, старые, в которых про это все рассказывалось?

…да, вероятно, сменилась ветвь наследования. И в старых добрых домах случается. Тайна? Утрачена. Регалии худо-бедно признали нового барона. А тот не слишком понимал, что с ними делать. Вот и принял как красивую игрушку, подтверждающую право наследования.

Главное, что паломничества прекратились.

Дорога заросла. А озера постепенно превратились в болота, среди которых и укрылась та самая проклятая башня. И вот как-то чем больше Винченцо думал, тем меньше в нее хотелось соваться.

И голова снова налилась тяжестью, намекая, что телу нужен отдых. И… и лечь бы. Просто лечь бы. Вытянуться.

- Боюсь, - Горбун склонился, только вдруг показалось, что в этом уродливом поклоне скрыта издевка. – Это невозможно.

- Почему?

- Бумаги были старыми. Хрупкими. Плесень их сожрала. И еще мыши. Мыши – настоящее бедствие, а амулеты для них…

Горбун поднялся.

- Я могу приказать тебя выпороть! – Джер, кажется, почувствовал что-то такое.

Неправильное.

- Несомненно. Мы все в воле господина барона, - поклон стал ниже.

Головная боль сильнее.

- Хватит, - Винченцо поморщился, потому как от одного этого слова боль выплеснулась пламенем. – Ты… пойдешь и отыщешь в библиотеке все, что может как-то касаться башни. Не важно. Пусть это будет хоть перечень съестного, который они с собой брали. Все карты, какие только найдутся. И…

Он выдохнул, пытаясь собрать остатки сил.

- И еще, - рука разгибалась с трудом, закаменевшие мышцы отчаянно не желали подчиняться. Но это не помешало дотянуться до горла. И пальцы стиснули его, а укол силы заставил Горбуна дернуться. – Если вздумаешь пакостить, я тебе сердце вырву.

Получилось как-то… устало, что ли?

Винченцо разжал пальцы.

- Идите. И… пусть еды принесут. Хоть какой-нибудь.

А он немного поспит. Если сумеет добраться до кровати. А если и не сумеет, то плевать. Все одно поспит.

Глава 22

Глава 22

Верховный

Небо спало вторую ночь кряду и, верно, это был хороший знак. Можно было бы счесть хорошим знаком, когда бы не ощущение грядущей беды, которое ныне не отпускало Верховного даже ночью.

А может, не в ощущении было дело, но в старости?

В слабости его?

Он уже давно должен был уйти, а вместо этого, облачившись в ритуальные одежды, вновь поднялся на вершину пирамиды, той, где однажды умер. Но боги не приняли жертвы. И… значило ли это, что Верховный нужен им на земле?

А если так, то для чего?

Боги молчали.

Ночь снова дохнула прохладой. И рабы, помогавшие подняться, ибо ныне сам бы он не справился, поспешно отступили.

- Господин, - человек, который уже был на вершине, поспешил согнуть спину, но в поклоне его не было и тени раболепия. – Что-то случилось? Я не справился?

- Нет, - Верховный поморщился, все-таки имя этого человека напрочь вылетело из головы. – Ты хорошо справляешься. Мне говорят, что люди не испытывают лишних мучений. Что рука твоя легка, а сердца ложатся на камень живыми.

Он был невысок и крепок. И походил скорее на землепашца, нежели на жреца.

А еще его привел Нинус.

Нинус, исчезнувший где-то там, за границей. Нинус, ушедший искать ту, в чьих жилах течет благословенная кровь. Нинус, которому Верховный доверял, пусть и не безоглядно, но больше, чем кому бы то ни было.

В глазах жреца читался вопрос.

- Боги позвали, - мягко ответил Верховный и голову поднял. – Небо ныне спокойно… и хорошо тут. Холодно только.

- Скоро осень, - жрец разогнулся. – Наверху близость её особенно чувствуется.

Сколько до нее?

Не так долго.

Осень приходит с севера. Сперва ледяным ветром, от которого немеют пальцы, и лишь горячая кровь утренней жертвы как-то спасает. После ледком на камне. Сбивать его тут, наверху, некому. И порой жертвенная площадка становится невыносимо скользкой.

И когда уже люди смиряются, осень убирает холод и выпускает дожди. Дожди Верховный всегда ненавидел. Такие вот затяжные, занудные, рождающие сырость, от которой не избавиться ни там, внизу, ни уж тем паче здесь.

Но впервые, пожалуй, Верховный ждал приближения осени со страхом.

- Сегодня трое, - жрец палочкой перемешивал краску в пиале. – Но скоро Большой пир мертвых. Люди напуганы. Говорят о многих бедах.

- Что именно говорят?

Жрец не спешил с ответом, явно обдумывая слова. Его речь и вовсе отличалась скупостью, но, пожалуй, это Верховному нравилось.

- Говорят… говорят, что море порождает чудовищ, а утроба его стала мертва, и потому цены на рыбу поднялись втрое. И это лишь начало. Говорят, что на юге земля иссохла, а местами стала пеплом, пусть бы и удобряли её щедро. Но зерно, в нее брошенное, она не вернула. И потому зерно будет дорогим.

Голод.

Он еще не начался. И люди верят, что не начнется, ведь кроме юга, есть еще и восток, земли которого жирны, и запад с его равнинами и стадами скота.

- Говорят, что маги отравили землю и море, ибо сила их, суть их, противна миру, - он взял ступку и принялся растирать синие камни, действуя спокойно и сосредоточенно. – Что люди забыли богов…

- Так и есть, - Верховный повернулся к богам, изваяния которых скрывались в ночном сумраке. Но небо посветлело.

И осталось недолго.

А жертвы где?

- Скоро, - жрец осторожно ссыпал растертый порошок в почти готовую мазь. – Я слышу, как они поднимаются.

Он осторожно добавил масла, размешав все тонкой длинной палочкой.

А на вершине появились новые люди. Пара младших жрецов с обритыми головами. И те, кого они сопровождали. Трое. Одурманены? Похоже на то. Слишком уж покорны.

Слишком спокойны.

Верховный поморщился. Не то, чтобы ему доставляли удовольствие муки жертв или страх их, но эти, безучастные ко всему происходящему, разве годны они на то, чтобы напоить силой своей солнце?

И главное, когда все переменилось?

- Опоили? – Верховный смотрел, как могучего бородоча укладывают на алтарь. Он улыбается. Смотрит в светлеющее небо и улыбается.

Безумной улыбкой.

Такой же ненастоящей, как… боги?

- Приказ.

- Чей?

- Охтли, - жрец –