Крылов, одевшись, ходил между нарами и расталкивал просыпавшихся поселенцев из его отделения, приговаривая:

– Вставайте, господа, вставайте. Немного осталось. Ещё пару недель – и смена. Отбудем на нестрогую зону. Там обещали баню…

– Вино и женщин, – добавил Ник (так он себя представил остальным соседям) с нижних нар. Просыпавшиеся сидельцы уныло бормотали всякие глупости:

– Да, господа, не много нужно для счастья. Правы ФНСы… Нас легко сломать.

– Кто взял мой сапог?

– Да кому он, твой тридцать восьмой, нужен…

– Поживей, пожалуйста… – Крылов оделся и, стоя в проходе, поторапливал остальных.

Те, кого он не то что бы по привычке, а скорее, из принципа, называл «господами», на удивление, не материли его, а молча сползали на холодный земляной пол и, отряхнув ступни о грязные, засаленные серые штаны, натягивали сапоги. У многих портянки лежали расправленные поверх раструбов сапог. «Господа» просто совали в раструб ноги, и выходили на построение, захватив ватник, шапку и большие брезентовые рукавицы.

Завыла утренняя сирена. Подъём состоялся. Из стоявших в ряд трёх бараков высыпала серая масса поселенцев и привычно превратилась в довольно стройные ряды. Три трудовых бригады, по сто человек в каждой, расположились на площади между бараками, буквой – П.

Из штабного дома вышли четыре человека в красных каракулевых папахах. Они были одеты в такие же ватники, как и все, но чистые и с нашивками на рукавах. Двое с двумя красными ромбами. Один – с четырьмя синими прямоугольниками. И ещё один – с тремя белыми квадратами. На ногах у них были тёплые унты, с яловым верхом и мехом внутрь. На портупее у каждого висела кобура.

Бригадир Хмуров прорычал:

– Начальники полусотен, провести перекличку.

Начальники полусотен вышли перед строем съёжившихся и переминающихся перевоспитываемых и стали выкрикивать фамилии:

– Авдеев…

– Я.

– Аверьянов!

– Я… Куда денусь?

– Авдюшко!

– Живой…

– Не понял?

– Я…

Перекличка шла привычно. По окончании бригадир принял доклад от полусотенных начальников и направился в центр плаца к стоявшим там красношапочникам.

Обладатель белых нашивок поочерёдно принял доклад от бригадиров, которые подходили к нему по одному и рапортовали, что ночь прошла без происшествий и что трудовые бригады полны решимости приступить к выполнению задания.

Заиграл гимн. Где-то совсем рядом зазвонили колокола. Обладатель синих нашивок приступил к подъёму знамени. Все стоящие на площади сняли шапки и начали молиться. Кто явно издевательски, а кто и достаточно серьёзно и рьяно. Двое, с красными нашивками, пристально следили, чтобы процесс моления проходил у всех без исключения. Они ходили вдоль шеренг и, щурясь, всматривались в лица крестящихся в шеренгах.

Перекличка шла привычно

Из штабного домика вышел священник в большом ватнике поверх длинной рясы и, проходя мимо строя, окроплял всех из небольшого таза, который нёс за ним дневальный. Попик мёрз и трясся, то ли от холода, то ли от раннего подъёма. А может, с похмелья… Его жиденькая бородёнка тряслась в такт читаемой им какой-то непонятной и давно заученной молитвы. Перевоспитываемые в основном пытались уклониться от капель разбрызгиваемого зелья. Кое-кто, однако, благосклонно наклонял голову, оказывая уважение служителю культа. День в трудовом лагере начался.

После построения по случаю подъёма бригадиры получили задание и, подозвав начальников отделений, раздавали наряды на работы. Отделение Крылова получило наряд на работы в строящемся цехе железобетонных изделий.

Крылов взял лист бумаги с заданием из рук Хмурого, сложил его вчетверо и сунул в карман ватника. Повернулся к строю. Мотнул головой, то ли в знак несогласия с чем-то, то ли от холода, и, пряча руки в огромные варежки, встал впереди шеренги. Его отделение было первым в бригаде, и его место всегда получалось впереди. Он очень противился этому, пытался как-то спрятаться за стоящими подчинёнными. Переминался с ноги на ногу, но стоял. Маленький человек, занимавший когда-то пост главного редактора вполне уважаемого радио. Попал в лагерь по политическим убеждениям. Поводом послужило его неосторожное высказывание в очереди, когда отоваривал талоны на хлеб. Он просто заметил, что до полной изоляции хлеб в магазинах был всегда и без талонов. Его забрали прямо из очереди. Точнее, сознательные граждане дали ему в зубы и доставили в ближайший пункт ФНС – Фронта Национального Спасения.

В центр плаца вышел один красношапочник, на рукаве которого красовались синие нашивки. Он потёр рукой в суконной коричневой перчатке своё ухо, прокашлялся и сипло скомандовал:

– Напраа-ва!

Нестройные две шеренги повернулись нечётко и в разнобой.

– В столовую! Ша-агом арш! – продолжал надрываться синенашивочник.

Длинная змея из человеческих тел поплелась к большому бараку в дальнем углу огороженной территории. В столовый барак заходили достаточно быстро. Вскоре все, что казалось маловероятно, разместились стоя за высокими деревянными столами. По двадцать человек за стол. Разводящие, назначенные на постоянной основе, открыли дымящиеся баки с пищей и стали разливать баланду в алюминиевые миски. Ложку каждый имел свою. Хранили кто за голенищем, кто в кармане, кто за пазухой.

– Приятного аппетита, господа, – словно извиняясь, пожелал всем Крылов.

– И вам, «мон шер», того же, – ответил язвительно здоровяк с выцветшими бровями. – Смотрите, не объедайтесь. Это не к лицу строителям новой жизни.

– Толя, не нужно, – тихо предостерёг его стоящий рядом очень худой парень. – За соседним столом – третий справа, видишь?

– Ну, – тихо ответил Толя.

– Подсадной… ФНСовец… Мне нашептали…

– Ищут материал для показательных выступлений? – спросил Толя.

– Кто их знает… Дотянуть бы до нестрогой зоны… – парень ещё ниже склонился над миской и зло стал хлебать коричневую баланду, закусывая влажным и тяжёлым чёрным хлебом.

– На объекте – становись рядом. Есть разговор, – буркнул он в миску, но явно обращаясь к Толе.

– Смотря что за наряд… – буркнул Толя.

Ели все быстро, стараясь успеть до момента, когда остывавшее быстро варево не превратится в холодные помои, которые трудно проглотить. Стук ложек, кашель, окрики бригадиров, дополнял картину – завтрак для немых. Ели молча. Говорить строго запрещалось. Толя, отломив кусок черняшки, незаметно сунул его в рукав. То же сделали многие.

– Закончить приём пищи, – дежурный по пищеблоку громко стукнул в ладоши. Все моментально прекратили есть. Ложки, тщательно облизав, или отерев куском хлеба, прятали за голенище или во внутренний карман, часто специально для этого пришитый из куска найденной и выстиранной тряпицы. Хлеб с остатками баланды – совали за щеку и сосали с явным удовольствием, растягивая процесс ощущения еды во рту. – Построение по полусотням на плацу перед пищеблоком, – опять заорал дежурный.