– Папа, не скромничай, в нашей базе полно снимков, на которых ты с этим не самым, как ты его называешь, последним человеком в городе разве что не в обнимку.

– Ну да. – Отец хмыкнул. – Мы с Авдюшей – большие друзья. Но ты не ответил, зачем тебе это?

– Его жена подозревается в убийстве. Дело почти раскрыто, но я обязан проверить и прочие версии.

– Какие – прочие?

– Не супруг ли всё это организовал? Не он ли, так сказать, её заказал?

– Заказал, блин. Если Авдей кого и заказал, то концы чисто сбросил. И потом, почему заказал? Тётка жива, как я понял, и здорова. Раз в тюрьме сидит?

– Да я сам ни в чём не уверен. Поможешь?

– Объясни только, мне это зачем? Мне помочь некому.

– Пап, не начинай.

– Что не начинай? Кому я оставлю всё? Своему счетоводу? До чего жалею сейчас, что ты был у нас единственным. – К чести отчима надо сказать, он частенько забывал об отсутствии кровного родства. – И вы всё никак не разродитесь. Был бы внук, может, у него мозги бы на месте выросли. Не на сносях вы?

– Пока нет.

– Пока?! Действительно, что торопиться. Вы сколько женаты, лет десять? Или уже все пятнадцать?

– Тринадцать. Бог даст, всё придёт в своё время.

– А, ну да. По святым местам жену не катал ещё? Чтобы бог-то дал? Ты, как я посмотрю, философ. Андрей, если баба не может родить…

– Пап, я же тебя просил! Мы с Алёной недавно опять прошли полный лечебный курс. Ну не могут врачи определить, почему у нас нет детей! Так что, может, во мне причина. А беременеть из пробирки Алёна отказывается. И между прочим, имеет право.

– А ты проверь! – вскипел отец. – На другой какой-нибудь бабе проверь! Только бабу тщательнее выбирай – вдруг родит тебе.

– Ладно, пап, я пойду. Буду рад, если ты мне поможешь.

– Пойдёт он! В кои-то веки приехал к отцу! Толком не посидели, не выпили, тоже мне, сын называется. Может, партийку? – Отец подкатил передвижной шахматный столик белыми к сыну.

Андрей пожал плечами и пошёл с коня.

– Может, поешь? – Отец двинул пешку.

– В принципе можно.

– У меня новый повар, хвастается умением, а у меня уже даже под водку в рот еда не лезет. Так что бери, на что глаз упадёт, и говори, если не нравится – повара этого в шею.

Сделав ход, Андрей придвинул ближнюю вазочку, подцепил вилкой бурую смесь, попробовал и забросил в рот дольку лимона:

– О! То, что надо!

– Да? – Отец прищурился: – А я туда смотрел, смотрел, да побоялся брать – цвет какой-то и консистенция странная.

– Нормальный рыбный цвет. – Андрей съел ещё.

– Тебе шах.

– Да? – Андрей удивлённо приподнял брови, чтобы скрыть ликование.

Комбинация, которую он задумал, была слишком простой и известной, хотя не лишённой коварства, и отец только что сделал первый шаг к проигрышу. Андрей, как бы в сомнении, двинул фигуру.

– Молодец, грамотно ушёл, – похвалил отец, не поняв, что сделал второй шаг в ловушку.

Андрей знал, стоит отцу присмотреться, он разглядит опасность и успеет уйти, поэтому спросил:

– Пап, а каково это – людей убивать?

Отец поперхнулся:

– С чего ты решил, что я убиваю кого-то? Тебе снова шах.

– Разве нет? Про тебя ходят слухи, что ты поднялся, потому что никому ничего не простил. – Андрей сделал вид, что задумался, хотя точно знал, какую фигуру подвинет.

– Ой, Андрюша, досужие россказни. Наверх пробиваются те, кто раньше других понимает, где побеждает ум, а не сила. Да и на свете есть справедливость, которая всё по местам расставляет.

– Ой ли. – Андрей подвёл под удар своего ферзя, стараясь казаться спокойным, отец мог не клюнуть.

Но отец, забыв об игре, откинулся на спинку дивана:

– Ты знаешь, что я рос в детском доме, там жизнь рано учит. Или ты, или тебя. Был у нас в классе один, и у нас с ним был, типа, спор, кто главнее. Несмотря на то что он был здоровый, держал одноклассников в страхе, я ему отпор давал в одиночку, хотя был в два раза мельче. Мне от него больше всех и доставалось, но я решил вырасти, выучиться и отомстить ему по-другому. И представь, когда мне было четырнадцать, я закончил год на «отлично», что в детском доме случилось впервые. И так как за зиму я подрос основательно, меня наградили одеждой по росту. Да не просто по росту, а с магазинными бирками.

– Остальные в обносках ходили?

– Послевоенное время, Андрюша, что ты хочешь? В общем, верзилу того я по росту догнал. И тут я к тому же в новой одежде. Представляешь, как тот разозлился? Но открыто не нападал. Он и так состоял на учёте в милиции, а был конец года, и воспитатели постоянно следили. Да и я не дурак, старался один по тёмным углам не шататься. Тут на меня одноклассницы стали заглядываться. Я даже мог бы выбирать, но не знал тогда, как это делается. Тем более мне нравилась девочка из другого класса. Та красавица всего годом старше была, но могла бы многим фигуристым женщинам фору дать. Но дело было даже не в этом. У неё был такой дивный чарующий искренний смех, что я взгляда не мог от неё отвести, когда она веселилась.

Андрею подумалось, что отец никогда не делился с ним историями из жизни, такой непохожей на жизнь Андрея. Отец вспоминал и рассказывал с удовольствием, глаза засверкали, а с губ не сходила улыбка.

– И представь, – продолжал отец, – повезли наш детский дом на экскурсию за город в честь окончания учебного года. Я надел все обновки сразу, рассудив, что не посмеет верзила прилюдно катать меня по земле. Ну и, сознаюсь тебе, хотел лишний раз перед девочкой той покрасоваться. Перед самой посадкой в автобус эта фея подходит ко мне и шепчет: «Когда выйдем за город, держись возле меня». Я, понятно, от неожиданности онемел, но успел заметить, что верзила аж покраснел от злости. Забыл тебе рассказать, что верзила тот тоже на неё виды имел.

– Ты разве не понял, что верзила тебе этого не простит? – встрял Андрей, тоже забыв о шахматах.

– Это хорошо здесь сидеть рассуждать сейчас. А тогда у меня кровь взыграла… понятно, в общем. Едем мы, экскурсовод о чём говорила, хоть убей – не вспомню. Помню, что в монастырь привезли нас. Потом гулять отпустили, и девочка та ко мне подошла, взяла за руку.

Вышли мы с ней за монастырскую стену. Представь, позади нас – суета, автобусы, люди, а впереди – жаркое солнце, трава выше пояса, стрекозы и птицы. Я шёл и не знал, что мне делать, как на пути нам попался овин. Девочка вошла первой, я – за ней. Обнял её, а сам чуть не умер со страха. Она, к моему удивлению, тоже застеснялась, попросила меня раздеться и потом отвернуться, чтобы она сняла платье. Я послушался.

Стоял – неживой, как сейчас помню, сердце в ушах бухало, нас же всего на полчаса отпустили, но уже решил – если опоздаем к отъезду, понесу её на руках до самого детского дома. И понял, что стало вдруг тихо. Обернулся – ни её, ни одежды моей. Выглянул осторожно наружу, понадеялся, вдруг она шутит, а там – никого.