К этому времени Бергман успевает вызвать охрану и большой Джип въезжает во двор практически одновременно с нами.

Я подхватываю сонную Веруню на руки и аккуратно вылезаю из машины. Бергман успевает выйти раньше и теперь по-джентельменски помогает выбраться нам.

Лишь только дочка оказывается на воздухе, сразу становится намного активнее. Она трет глазки кулачками, зевает и жмурится. Я уже представляю, как сложно будет мне уложить ее спать хотя бы в одиннадцать. Режим собьется.

Но ничего не поделаешь, восстановим через пару дней. Главное, что мы снова вместе.

Давид перебрасывается словами с охраной. А потом мы с ним и одним из мужчин входим в подъезд и направляемся к лифтам. Молча поднимаемся на нужный этаж.

Охранник остается на лестничной клетке, а я достаю ключи и пытаюсь открыть дверь. С Веруней на руках делать это крайне неудобно.

— Давай помогу, — говорит Давид и перехватывает мою руку с ключами, отчего по телу проходит неконтролируемый разряд тока.

Быстро открывает замок, распахивает дверь и пропускает нас вперед.

Оказавшись дома вместе с дочкой, я испытываю ни с чем не сравнимое блаженство. Верочка тоже очень довольна и даже не против того, что новый дядя никуда не исчезает.

— Извини, — говорю Бергману, — но тебе придется обустраиваться здесь самому. Я должна уделить все внимание дочке.

— Не волнуйся, делай все, что нужно. И….я могу помочь. Например, решить проблему с ужином.

— Ладно, — произношу неуверенно, — я сейчас буду купать Веруню, а ты за это время можешь приготовить ужин. Если хочешь. Из любых продуктов, что найдешь в холодильнике.

Быстро стягиваю с себя и дочки верхнюю одежду. Заглядываю на минуту в комнату, чтобы переодеться и взять чистую одежду и полотенце. После этого мы идем в ванную комнату.

Веруня обожает купаться, особенно с пеной для ванн, и мы проводим с дочкой незабываемые и очень веселые полчаса.

Наконец, я вытираю ее, помогаю надеть домашнее платьице, расчесываю и мы покидаем ванную комнату.

— Что ж, теперь ужинать, — произношу весело, — пойдем посмотрим, что там приготовил Давид.

Беру ее за руку, и мы проходим в кухню.

— Ого, — не удерживаюсь от возгласа и смотрю во все глаза на богато сервированный стол.

Запеченное мясо с овощами, салаты, красная рыба и сыры нескольких видов.

— Не уверена, что все это нашлось в моем холодильнике, — замечаю.

Несмотря на то, что мы не ограничиваем себя в еде, наш стол преимущественно состоит из того, что можно дать полуторагодовалому ребенку без боязни, что у него начнется аллергия.

Отварная говядина или куриная грудка. Нежирная рыба, крупы, в основном гречка, овощи и немного молочки, типа творожка без добавок. Никаких излишеств. И уж точно Давид не мог отыскать в моей кухне бутылку вина, как бы ни старался.

— Откуда все это? — интересуюсь.

— Заказал, пока вы принимали ванну. Надеюсь, из всего этого найдется что-нибудь, что можно дать маленькому ребенку. Нам же с тобой просто необходимо снять напряжение.

— Могу выпить всего один бокал, за компанию, но не более. Я уже привыкла полагаться на помощь няни, а сегодня мне придется все делать самой. К тому же Вера вдоволь выспалась в машине, значит, мне предстоит долгий бессонный вечер.

— Хорошо, — легко соглашается Давид.

Я усаживаю Веруню на высокий ярко-розовый стульчик и начинаю предлагать ей варианты.

Дочка смешно морщит носик, когда я подношу к ней то одно блюдо, то другое. Наконец, останавливается на овощах и кусочке рыбы.

Давид разливает вино по бокалам.

— Что ж, за Веру, — говорит он.

— Я очень рад, что мы смогли ее найти.

— За нее. И за тебя и твою помощь.

— За тебя.

Мы чокаемся на расстоянии, и я делаю глоток. Потом еще один. Не увлекаюсь, потому что мне предстоит длинный вечер, но все же к концу ужина выпиваю свой бокал до дна.

Давид оказывается прав. Немного расслабления мне точно не вредит. Мне становится очень хорошо.

Вытираю Верунино личико и ручки влажными салфетками.

— Сейчас я вымою посуду и пойдем играть, — говорю ей.

— Лана, — соглашается она.

— Можете идти, я уберу со стола и вымою посуду, — вдруг говорит Давид.

Пиджак он уже снял, теперь же начинает засучивать рукава своей дорогой рубашки.

— Да ладно, — не удерживаюсь.

— Что такого? — усмехается он и продолжает.

— Между прочим, были времена, когда я жил довольно бедно и, представь себе, не только сам готовил, мыл посуду и убирался. А также работал на малооплачиваемых работах.

— Не может быть.

— Да.

— Наверное, это было очень давно.

— Ты права. Но думаю смогу справиться с задачей и не разбить ни одной тарелки.

— Хорошо, рискну тебе поверить. А мы с Веруней пока пойдем строить дом из кубиков. Это ее новое увлечение.

Подхватываю дочку на руки и уношу ее в комнату. Сажаю на ковер и достаю кубики, которые совсем недавно подарил нам Леша.

Снова чувствую укол совести. Опять не вспоминала про него весь вечер. Завтра обязательно съезжу к нему в больницу. С Верой вместе, ничего страшного. А еще с утра нужно не забыть позвонить Сергиевскому и отпроситься у него на пару дней. Скажу, проблемы с няней и некуда деть дочку. В принципе, так и есть.

Давид появляется в дверном проеме и несколько секунд смотрит на нас, расположившихся на ковре.

Веруня в этот момент с увлечением ставит один кубик на другой.

— Ее любимая игра за последнее время, — говорю я, — можешь присоединиться. Да, Верунь? Можно Давиду поиграть в наши кубики?

— Дя, моня, — кивает Вера.

Не уверена, что Бергман придет в восторг от идеи сидения на полу, но он улыбается, подходит к нам и тоже усаживается на ковер.

— Что ж, я не против построить замок-другой, сам в детстве этим увлекался.

— Отлично, — произношу и тоже улыбаюсь.

Папа с дочкой начинают с увлечением строить замки, а я поднимаюсь с пола и принимаюсь прохаживаться по комнате. Прибираюсь и посматриваю на них.

Вдруг вспоминаю, что совсем недавно вот также наблюдала, как Веруня играет с кубиками и прикидывала, насколько нереально было бы, если бы сам Бергман вдруг очутился здесь.

Решила тогда, что абсолютно нереально. Если только в какой-то другой вселенной, но точно не в этой.

И вдруг вот. Он сидит у нас дома, как ни в чем не бывало, и играет с дочкой. Даже обсуждает с ней этапы строительства на понятном только ей языке.