Сенлин свернул в сторону от ворот дворика. Он притворился, будто случайно сменил курс, а не бежал в испуге, но почувствовал, что его метания заметили. Казалось, весь план написан у него на спине. Волоски на руках встали дыбом.

Огьер трудился в своем обычном уголке за ограждением кафе, но когда Сенлин направился к нему, художник предупреждающе вытаращил глаза – а потом бросил взгляд на сидящих за столиком агентов. Понимая намек, Сенлин во второй раз изменил маршрут и двинулся прочь, к берегу водоема.

Изнывая от паранойи, Сенлин шел вдоль кромки воды. Он пробрался к обычному месту Тарру на берегу, но любимый шезлонг друга пустовал. Сенлин спросил прислужника, который сдавал места в аренду, не видел ли тот Тарру, но молодой человек лишь покачал головой.

На один ужасный миг Сенлин решил, что Тарру его избегает. Возможно, он наконец-то уверился, что от неотесанного директора школы больше неприятностей, чем развлечения. Сенлин с трудом мог припомнить, когда ему доводилось чувствовать себя таким одиноким.

Чтобы не прятаться от посторонних глаз, тем самым привлекая к себе внимание, он разыскал скамью, обращенную спиной к воде, где уселся и принялся высматривать Тарру или Огьера. Идущий извилистым путем торговец с ящиком дребезжащих бутылок кричал: «Цапни граппу за четыре пенса! Цапни граппу за четыре пенса!» – снова и снова, как упрямый козодой. У скамьи Сенлина он остановился и повторял призыв, пока терпение директора школы не лопнуло. Он сказал торговцу, что купит бутылку, если тот согласится продолжить свою песенку в другом месте. Сенлин отсчитал четыре медные монетки и немного поразмыслил над горстью сдачи. Это было все, что осталось от небольшого состояния, которое он собирал годами. Годами! И ради чего? Чтобы потерять жену и повеситься? Он ничего так сильно не хотел, как откупорить бутылку и осушить ее до дна.

От этого его удержал не самоконтроль. Его удержал страх. Он боялся, что вылезет из бутылки уже в облике хода.

Куда же подевался Тарру? Наверное, испугался агентов, занявших его дворик, или отсыпается после вчерашней пирушки. Если Тарру и впрямь где-то храпел, момент был крайне неудачный. Сенлин нуждался в друге. Конечно, ему нужен человек, которого можно было просить – умолять! – о займе, но еще ему требовался свежий взгляд. Он все еще не придумал, как протащить в здание таможни подделку Огьера и тайком вынести оригинал.

Через полчаса из-за шеренги кабинок для переодевания, разделяющих бульвар и пляж, появился Огьер. Он нес мольберт, коробку с красками и кипу холстов. От груза его горб сделался еще более заметным и стесняющим. Раскрасневшись, художник сел на противоположный конец скамьи, даже не взглянув на Сенлина.

– Что вы натворили? – спросил Огьер тихо, с присвистом. Он прикурил сигарету от спички, которую зажег ногтем большого пальца. – Агенты сидят там весь день. Они ищут вас?

– Надеюсь, нет. Возможно, простое совпадение, – сказал Сенлин, хотя сам в этом сомневался. По крайней мере, художник наконец-то разделил с ним ужас. Это казалось справедливым. – Вы видели Тарру?

– Нет. – Огьер быстро раскурил сигарету, и ее кончик засветился яростным оранжевым конусом. – Надеюсь, вы на него не рассчитываете. Я же вам сказал, он ненадежен. – Он снова заправил испачканные краской волосы за уши. – Как ваши успехи?

Сенлин кратко объяснил свой план, неудачу с солярием и завершил описанием часов, проведенных под оком Кристофа.

– Он рылся в моем портфеле, словно гончая. – Сенлин вспомнил, как Кристоф проверил его рукава и как подкрался сзади, словно кот, и как хорошо он знал вооружение «Арарата». – Поди разбери, алкаш он или адмирал.

Огьеру услышанное не очень-то понравилось.

– Как вы протащите копию внутрь?

– Она снята с рамы? – спросил Сенлин, и Огьер кивнул. – Может, если я ее сложу…

– Это картина, а не газета! – перебил Огьер, и его голос надломился от тревоги. Он быстро взял себя в руки. – Нет. Появятся заломы. Копию мгновенно заметят. Кроме того, я не хочу, чтобы оригинал вернулся ко мне сложенным вчетверо. Можете его свернуть трубой, но ни при каких обстоятельствах не складывайте. Уж лучше я от всего этого откажусь.

– Ладно, забудьте. И мне все еще нужно придумать, как выманить Кристофа из комнаты. – Сенлин сжал длинную бутылку граппы, похожую на биту. Простенький ярлык, которым она была обернута, похоже, нарисовали от руки, хоть и не очень талантливо. Внезапно ему пришло в голову решение обеих задач. – Копия у вас с собой?

– Конечно, – сказал Огьер и достал из узла с художественными принадлежностями свернутый холст. – Это лучшее, что у меня есть. Пришлось работать по памяти и нескольким эскизам. Не знаю, выдержит ли она пристальное внимание.

– Паунд знает, сколько стоит его коллекция, но я не думаю, что он на самом деле изучил ее хоть вполовину так хорошо, как вам кажется. Копия может провисеть на стене не один год, прежде чем кто-то ее заметит – если вообще заметит.

– Думаете, это решит проблему навсегда? – спросил Огьер.

Сенлин пожал плечами:

– Даже если Паунд заподозрит подмену, с чем он будет ее сравнивать? Конечно, если у него и впрямь появятся подозрения, вы будете первым, к кому он придет.

– Я об этом думал. Я готов пойти на риск.

– Хорошо, – сказал Сенлин с натянутой улыбкой.

В душе у него все снова вскипало. Огьер готов рисковать всем, включая свою жизнь, включая жизнь Марии, ради единственной картины. Для Огьера Сенлин был всего лишь мальчиком на побегушках. Если Огьер решит пойти на попятную и не сообщать то, что ему известно о Марии, Сенлину останется лишь прибегнуть к насилию. Может, Тарру прав. Может, он бежит не с той стороны от бешеной собаки. Если Сенлин и Тарру застанут художника врасплох в его жилище на крыше, они могут вынудить его признаться…

Воображение Сенлина ни с того ни с сего выдало образ раскаленного докрасна клейма. Он снова увидел медсестру – точнее, ужасную женщину, притворяющуюся медсестрой, – которая прижимала горячее железо к гладкой коже Эдит. Тошнотворный запах горящей плоти был настолько свеж в памяти, что Сенлин ощутил его как наяву.

Сенлин с содроганием подавил воспоминание. Он застыдился того, что такое пришло ему в голову. Когда он снова взглянул на художника, гнев по отношению к горбуну рассеялся, и среди всех чувств возобладала жалость. Он увидел перед собой еще одного человека, которого любовь довела до отчаяния. Сенлин перевел дух и сказал:

– Все надо сделать завтра. Вы мне не одолжите пару спичек и немного воска?

– У меня есть свечной огарок. Подойдет? – спросил Огьер, и Сенлин кивнул. Художник протянул ему спички и огарок, и его взгляд затуманился. – Здесь я впервые увидел вашу жену, на этой самой скамье.

Признание, похоже, его взволновало. Может, наконец-то совесть проснулась? И он понял, что удерживает женщину в заложницах?

– Я рискую жизнью ради вашей картины, – сказал Сенлин. – Прежде чем я сделаю то, за что меня могут поймать и казнить, скажите: Мария жива и в безопасности?