Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Если Россия мобилизуется против Австро-Венгрии, миссия посредника, которую я принял по твоей настоятельной просьбе, будет чрезвычайно затруднена, если не совсем невозможна. Вся тяжесть решения ложится на твои плечи, которые должны будут нести ответственность за войну или за мир». Я не мог не поверить моему давнему другу и придержал приказ о всеобщей мобилизации, – неумело оправдывал свою нерешительность государь, – но когда на следующее утро я узнал от военного министра и от вас об истинном положении дел, то сразу же направил уже подписанный мной приказ о всеобщей мобилизации по назначению.
– А что вы, Евгений Евграфович, думаете об этом ультимативном заявлении? – неожиданно обратился царь к Баташову.
– Я считаю, что ультиматум немцев – это всего-навсего очередная уловка с целью заставить нас остановить мобилизацию и сделать нашу армию небоеспособной к началу наступления германских войск. Я имею совершенно точные сведения о том, что в это время германский Генеральный штаб уже запустил машину мобилизации на полный ход. Перед отъездом в столицу мною получено несколько срочных донесений от агентов, находящихся в Германии, которые сообщают, что немцы уже несколько дней открыто проводят мобилизацию и готовят военные коммуникации. Германская армия пришла в движение, наблюдается передислокация воинских частей к границе, на вокзалах удлиняются платформы, количество воинских эшелонов превышает пассажирские. Все это говорит об одном… Надо готовиться к самому худшему. К затяжной и долгой войне! – после небольшой паузы уверенно сказал Баташов.
– Откуда у вас такой пессимистический взгляд? – удивленно воскликнул царь. – А-а, понятно, вы только что прибыли из провинции и, наверное, еще не в полной мере прочувствовали патриотический порыв народа и армии. И посему делаете явно поспешные выводы, – раздраженно добавил он. – Я же доверяю своему Генеральному штабу и верю, что в случае войны с тевтонами российская армия, как и сотню лет назад, пройдет по улицам и площадям Берлина торжественным, победным маршем уже через три-четыре месяца, в худшем случае на Рождество!
Видя, как побледнел Баташов, и полагая, что тот переживает за необдуманно сказанные слова, противоречащие его высочайшему мнению, Николай смягчился:
– Ничего, Евгений Евграфович, поживете с недельку в столице, посмотрите, что вокруг деется, вот взгляды ваши, я надеюсь, и изменятся.
– Как прикажете, ваше величество, – глухо ответил явно обескураженный увиденным и услышанным в кабинете царя Баташов.
Генерал-майор Баташов выходил из Зимнего дворца в более прозаическом настроении, чем входил.
«Боже мой, как я верил в величие этого человека и как безмерно в нем ошибся», – подавленно думал он, отрешенно бредя по площади. Много разных разговоров ходило в среде офицеров о странностях царя, но Баташов не хотел им верить, мало того, одергивал отдельных балагуров, которые «для красного словца не пожалеют и отца», за что сослуживцы считали его не только ярым монархистом, но и некомпанейским человеком. Он, конечно же, знал о существовании Георгия Новых, но в отличие от многих, считая его злым гением императорской семьи, он никогда и мысли не допускал о том, что тот может реально влиять на дела и поступки царя. Но сейчас, познакомившись с императором поближе, он понял, что вся напыщенность его чисто внешняя. Это видно любому нормальному человеку по его непонятной суетливости, постоянным скачкам от стола к столу, чем он скорее всего хотел прикрыть свою постоянно выпирающую самовлюбленность и значимость. А резкие переходы от одной темы к другой, туманность и сбивчивость речи говорили прежде всего о его ограниченности и некомпетентности, мало того, нежелании углубляться в суть происходящих в стране и за рубежом процессов. А для чего? Для этих целей у него всегда под рукой были карманные министры и военачальники, которые в любой момент готовы были поддакнуть своему кумиру. В армейской среде ходила расхожая фраза о бездарных полководцах-шаркунах, которая била не в бровь, а в глаз: «обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства». Так вот это можно было с полной уверенностью сказать и о царе, которому бог даровал право управлять крупнейшим в мире государством и сотнями миллионов человеческих душ. Теперь Баташов не доверил бы этому российскому кормчему даже ботик Петра Великого. Это и понятно, ведь Петр Великий, в отличие от своего ординарного потомка, не только великолепно управлял империей, но и помощников себе подобрал под стать, окружая себя людьми умными и высокообразованными, готовыми и поспорить с царем, а если надо, то и головы положить за Отечество свое. Кто же окружает Николая II? Это в большинстве своем серые, неприметные личности, имеющие всего одно важное качество – личную преданность императору. Притчей во языцех в армии и на флоте стал до мозга костей преданный царю морской министр Бирюлев, о котором ходили байки как о самой большой бездарности во флоте. Одна из них повторялась в кулуарах чаще всего: «Однажды, прочтя рапорт одного из своих подчиненных, просившего выписать из Франции для подводных лодок некоторое количество свечей зажигания, министр недрогнувшей рукой вывел резолюцию: «Достаточно будет пары фунтов обычных стеариновых». И подобные ему люди управляют Государством Российским…»
Обо всем этом Баташов думал, медленно бредя в сторону Невского проспекта. Несмотря на высочайшую милость царя, произведшего его в генералы и назначившего на вышестоящую должность, он не ощущал от всего этого ни духовного подъема, ни особой радости. Мысли его были заняты призраком неминуемой страшной и долгой войны, нависшей над Отечеством, войны, которая при таком правителе, если только не вмешается Провидение, не может привести Россию к победе, а только ввергнет страну в хаос и разруху…
– Барин, поберегись, задавлю! – услышал Баташов испуганный крик извозчика. Очнувшись от грустных мыслей, он вдруг увидел, что идет чуть ли не посредине Невского проспекта.
Поспешно выйдя на тротуар, Баташов махнул рукой «ваньке», пролетавшему по проспекту налегке.
– Свободен? – спросил он возницу.
– А как же, конечно свободен, вашбродь!
– Ну тогда вези! – вдохнув полной грудью насыщенный конским потом и дегтем воздух своего любимого проспекта, махнул Баташов рукой вперед.
4
Несмотря на раннее утро, над Петербургом висело темное, полупрозрачное марево, предвещая жаркий и душный воскресный день. Подняв голову с влажной от пота подушки, Баташов услышал приглушенные голоса супруги и стряпухи, которые совещались на кухне, что приготовить на завтрак. Этот безмятежный выходной они с Варюшей решили полностью посветить дочери и ее близкой подруге Ларе, которая обещала прибыть к обеду. Накануне вечером, Варвара Петровна рассказала ему, что на другой день, после отъезда Аристарха в армию, она застала Лизу и Лару в слезах. Девушки никак не могли взять в толк, почему Аристарх уехал, так и не попрощавшись с ними. Особенно горестно рыдала невеста, которая посчитала себя брошенной на произвол судьбы. Варвара Петровна, как могла, успокоила ее, и вот теперь роль успокоителя она решила переложить на него. Понимая важность предстоящего разговора, он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, думая над тем, что такое важное нужно сказать, чтобы уверить девушку в порядочности сына. В голову приходили самые веские доводы, могущие хоть как-то оправдать его торопливый отъезд. Но как объяснить девице то, что за неделю Аристарх так и не подал ей весточки, не объяснился с ней, в конце концов. Этого он чисто по-отцовски и по-человечески понять не мог. В голову приходили самые мрачные мысли. Вспомнил письмо управляющего имением, Кульнева, в котором тот писал о столкновении, возникшем между Аристархом и его сыном, Денисом, из-за какой-то деревенской красавицы. Раньше он не придавал этому факту никакого значения. Ну, повздорил и повздорил, с кем не бывает. Мало ли что между девицей этой и сыном было. Он тоже, будучи юнкером, до встречи с Варюшей с деревенскими парубками из-за девок цапался. Но это прошло и быстро забылось. Неужели у Аристарха с той девушкой что-то серьезное? Эта мысль не покидала его до тех пор, пока сон не сморил окончательно. Так ничего определенного и не решив, он заснул тяжелым, тревожным сном.