Брис подумал о своих родителях, чьи тела гнили в могилах неподалеку.

– Мечты сбываются не у всех, – сказал он. И спустил курок.

Мартина Хольцмана колотило. Накамура мог быть кем угодно, в том числе и убийцей. Им ничего не стоит избавиться от неудобного человека. Он весь вспотел, сердце бешено колотилось.

В таком виде Анне на глаза не покажешься.

– Покатаемся вокруг квартала, – велел он бортовому компьютеру.

За это время Хольцман успел принять дозу опиатов и плеснуть сверху норадреналина. Он вздрогнул от удовольствия, затем потянулся всем телом, насколько это было возможно в машине: изогнул спину, покрутил головой, наслаждаясь несколькими мгновениями счастья, охватившего все его существо.

Вот бы всегда так. Всегда.

Автомобиль припарковался в гараже.

Что-то засело в голове. Накамура о чем-то ему напомнил, надо бы встряхнуть память и разобраться…

Анна вышла ему навстречу и поцеловала. Хольцман тут же про все забыл.

По телевизору показывали президентские дебаты.

Когда Хольцман вошел, сенатор Ким говорил:

– …понять, что нексус можно использовать не только во зло, но и во благо. Не выплеснем ли мы вместе с водой и ребенка?

Публика зааплодировала. Стрелка на шкале, отображающей предпочтения зрителей, качнулась влево, и рейтинг Кима медленно пополз вверх, а с ним и вероятность победы на выборах. Восемь процентов. Девять. Хольцман даже поймал себя на мысли, что еще не все потеряно.

После короткой паузы заговорил Стоктон:

– Сенатор Ким прав. Нексусу можно найти разное применение. Это не только наркотик, пагубно влияющий на мозг невинных детей. Это еще и смертоносное орудие террора. – Стоктон на секунду замолчал. – Дамы и господа, если меня переизберут на второй срок, я запрещу любое применение нексуса.

На сей раз грянули оглушительные овации, кто-то даже одобрительно завопил. Стрелка резко перескочила вправо. На глазах Хольцмана рейтинг Кима ухнул вниз, вероятность победы упала ниже плинтуса. Карта избирательных округов в углу экрана еще больше покраснела.

Хольцман упал духом.

– Идиот! – Анна выключила телевизор.

– Который из них?

– Да оба!

Спать он ложился с тяжелым сердцем. Мир был обречен. Хольцман больше не мог представить себе светлое будущее, да что там – он не представлял, как пережить эту неделю. Он неподвижно лежал в кровати, обливаясь холодным потом, пока не услышал, что Анна заснула.

Тогда он принял небольшую дозу опиатов. Почти без толку. Хольцман нажал на ментальную кнопку второй раз: его с головой накрыла волна эйфории, и на секунду Вселенная сжалась до крошечной точки безоблачного счастья.

* * *

Следующие несколько дней прошли как в тумане. По утрам Хольцману нездоровилось, но он это скрывал. Днем он изучал результаты тестов, пройденных детьми, следил за разработкой лекарства и вакцины.

Ночью, перед сном, он позволял себе слабость и принимал дозу опиатов. Или две. А то и три. Иногда он успевал закинуться уже по дороге домой, в машине.

В свободные минуты Хольцман прокручивал в уме список из двадцати двух подозреваемых – снова и снова. Как он ни старался, сократить этот список и уж тем более вычислить вора не получалось. На третий день он решил переключиться, отменил несколько встреч и посвятил освободившееся время изучению полного досье на ФОПЧ.

За годы работы УПВР удалось предотвратить более двадцати преступлений, организованных ФОПЧ. Они поймали и посадили в тюрьму пятьдесят семь человек, но в основном это были просто исполнители, пешки, ничего не знающие о своих руководителях. Хольцман листал их анкеты, донесения разведки, заключения следователей.

Поразительно: до июльского покушения на президента они потеряли всего несколько человек. Со стороны УПВР даже раненых почти не было. Да и в нескольких последующих атаках пострадало в основном имущество, а не люди.

Безусловно, отчасти дело в профессионализме агентов УПВР. Но неужели ФОПЧ настолько непрофессиональны? Допустим.

Тогда почему не удалось предотвратить июльское покушение? И теракт в Чикаго? ФОПЧ внезапно стали умнее и хитрее? Агенты УПВР допустили ошибку? Что изменилось?

Хольцман просматривал досье на ФОПЧ и пытался понять, в чем дело. И тут он наткнулся на нечто удивительное.

Похищение Спирс в 2030 году. Злоумышленники похитили дочь медиамагната, унаследовавшую Американское информационное агентство, накачали ее наркотиком ДЧГ («делай-что-говорю») и вынудили перевести на их счет изрядную сумму денег. УПВР тогда еще не существовало. Дело раскрыло ФБР, где работал Уоррен Беккер.

Хольцман вспомнил его рассказ о том деле. То ли в 32-м, то ли в 33-м году они встретились на Международной конференции по пресечению возникающих технологических рисков и вечером вместе выпивали в баре. «Мексиканские картели эволюционируют, – говорил Беккер. – Если раньше они занимались наркоторговлей и проституцией, то теперь взялись за вымогательство и промывание мозгов».

Однако в досье говорилось, что за преступлением стоит ФОПЧ. Неужели он что-то напутал?

Запищал терминал, судя по сигналу – важный звонок. Хольцман взглянул на дисплей – звонил Максимилиан Барнс. Хольцмана охватил внезапный ужас. Барнс его вычислил, как пить дать… На лбу Хольцмана мгновенно выступил пот.

Возьми себя в руки, Мартин! Ответь на звонок!

Он перевел дух. Да ладно, наверняка ничего серьезного. Просто появились вопросы по работе. Терминал снова запищал. Сделав еще один вдох, Хольцман нажал «принять вызов».

На экране появилось спокойное лицо Барнса с холодными темными глазами.

– Мартин.

– Директор. – Хольцман старался говорить спокойно и вежливо. – Чем обязан?

– Мартин, президент на следующей неделе не сможет встретиться с нами по поводу детей. Предвыборная кампания.

Хольцман с трудом сдержал вздох облегчения.

Барнс продолжал:

– Совещание переносится на завтра, на одиннадцать утра.

Хольцман заморгал, сердце опять заколотилось как ненормальное…

– Но… я еще не готовился. Я не успею…

Барнс поднял руку, пресекая любые оправдания:

– Не переживайте, Мартин, встреча неформальная. Просто будьте готовы отвечать на его вопросы, вы и так все знаете. К тому же вы президенту нравитесь.

Барнс отключился, а уже через минуту Хольцман сидел в мужском туалете, склонившись над унитазом. Прощай, обед!

Он вытер рот туалетной бумагой и спустил воду. Сейчас ему хотелось только одного.