погубил и его собственную праведную душу, не выдержавшую искушения мелочной опосредованной местью. Едва не плача, священник вернул меч купцу. Пока тот не скрылся в подлеске, настоятель боролся с собой, чтобы не окликнуть его и не признаться в обмане, в том, что рукоять пуста…

Тут монах ошибался. Меч вовсе не был порожним. Пусть его не питал дух, исходящий от святых мощей, но он был наполнен. Клинок буквально пылал ненавистью, болью и страданиями всех тех людей, которые создавали его.

Дружба 1

Тати и Марсель познакомились очень давно. Быть может, даже слишком… «Столько не живут!» – неоднократно повторял Тати, давясь смешком или устрицей, когда друзья обедали в компании. После этих слов все сидящие за столом, как правило, начинали хохотать. Кроме Марселя, он слишком часто думал о смерти и потому воспринимал такие шутки болезненно.

Тати любил рассказывать во множестве подробностей о том, что знакомы были еще их родители, а точнее, матушки, которые частенько вместе прогуливались по саду Тюильри, прикрываясь от солнцепека изящными зонтами, изготовленными у месье Фонтена. Так оратор подводил к главному и довольно смехотворному своему выводу: они подружились, будучи еще в утробах! Захмелевшие от аперитива слушатели вздыхали и с умилением смотрели на Тати и Марселя. Только у последнего этот сюжет не вызывал энтузиазма. Он попросту отказывался верить в то, что его родительница, робкая и болезненная жена не особо преуспевающего врача, была подругой дородной аристократки, имевшей шестерых детей и говорившей трубным голосом. Почему не та, не другая никогда сами не вспоминали и не рассказывали об этих сомнительных прогулках? Марсель не мог даже представить мать Тати шагающей через мост Руаяль к саду Тюильри… Она же вообще никогда не ходила пешком! Ему трудно было вообразить, как эти две женщины, жизни которых не имели совсем ничего общего до тех пор, пока не подружились их сыновья, покупали зонты в магазине одного и того же парижского мастера. Нет, действительно, с чего бы его матушка, болезненно экономившая на всем, стала переплачивать Фонтену втридорога? И почему Марсель сам никогда не видел дома упомянутый зонт?..

Все это была мифология вокруг их чудесной, искренней и редкой дружбы, которую стремительно насаждал Тати. Его истории безоговорочно принимались за чистую монету и довольно быстро стали предметом постоянных пересудов в обществе уже хотя бы потому, что каждый человек – по крайней мере, мужчина – был не прочь найти себе товарища, похожего на одного из них, какими они представали в многочисленных побасенках. Марсель же всего этого не любил, поскольку ему была важна сама дружба, а не бесконечные разговоры вокруг нее.

Можно ли было этих двоих в действительности назвать друзьями? Скорее все-таки да – в том ни к чему не обязывающем смысле, в каком это слово используется повсеместно в наши дни. То есть никто из них не убил бы подлеца, опорочившего возлюбленную другого, но долгие годы вечерами они мило играли в карты. Собственно, еще в студенчестве на почве робберного бриджа эти двое и сошлись, хотя знакомы были, правда, с детства.

Несколько месяцев в Сорбонне ходили слухи о двух учащихся, которые отличались феноменальным мастерством игры, прежде чем Тати и Марсель встретились за карточным столом. Почти два с половиной года они сражались друг против друга, пока наконец, возвращаясь через мост Сен-Мишель после ночной игры, не решили, что лучше им играть в паре, ведь в университете появляется все больше достойных визави из числа новых студентов.

Впрочем, игрой их дружба не ограничивалась. Любознательные, активные и молодые, они смотрели на мир широко раскрытыми глазами. Много читали, но разные книги. Будучи весьма непохожими людьми, Тати и Марсель почти никогда не сходились в оценке того или иного произведения. Когда одному удавалось уговорить другого познакомиться с каким-нибудь романом, второй потом плевался месяц. Аналогично и с другими видами искусств: друзья постоянно посещали выставки, спектакли и концерты, но всякий раз довольным оставался только кто-то один.

Можно подумать, что это создавало для их дружбы определенные трудности, но на деле, наоборот, позволяло избежать многих проблем, конфликтов и даже давало преимущества. Например, им всегда нравились совершенно разные женщины, потому они никогда не ссорились из-за противоположного пола, а, напротив, частенько выручали, становились подспорьем друг для друга в амурных делах.

Как это ни удивительно, но Марсель оказался куда более влюбчивым, чувствительным и страстным человеком, что, вкупе с природной скромностью, превратило бы его бытие в непрерывную череду душевных мук, если бы не Тати. В тяжелые минуты друг всегда отвлекал Марселя от тоски, поддерживал, а иной раз, будучи довольно раскованным, помогал завести разговор с предметом обожания. Хотя помогал ли? Как правило, это происходило вопреки желаниям влюбленного страдальца.

Сам Тати в то же время влюбчивостью не отличался, вопреки, а быть может, именно благодаря тому, что, будучи довольно привлекательным и состоятельным, он пользовался безусловным успехом у женщин, не прилагая к этому никаких усилий. Дамы вились вокруг него постоянно, и красавец вовсе не утруждался их отгонять. Вполне возможно, юный аристократ прослыл бы праздным и вульгарным человеком, но присутствие рядом с ним таинственно-неблагополучного, беспрестанно устремляющего взгляд в пространство Марселя делало их дуэт одновременно необъяснимо странным и пугающе загадочным.

Тати нередко признавался, что по-настоящему его увлекают не женщины, а лошади, путешествия и все тот же бридж. Это было сказано отнюдь не для красного словца и совсем без лукавства. Он вообще отличался трезвым взглядом, в том числе и на себя самого. Однажды завзятый картежник заявил, что не бросил бы играть даже ради самой прекрасной дамы Парижа! Марсель, как обычно, был возмущен и не согласен. Он подумал, что готов навсегда забыть о бридже ради одной только улыбки своей тогдашней возлюбленной, и речь шла далеко не о выдающейся красавице. Положа руку на сердце, скажу: это была ничем не примечательная девушка, которую романтик встретил в театре. Разумеется, он никогда бы с ней не заговорил, если бы не Тати.

Предостережем читателя от преждевременного необоснованного вывода: эти двое не являлись совершенными антиподами. Было и то, что их роднило. Например, страсть к еде. Более того, заядлые гурманы имели чрезвычайно сходные вкусовые предпочтения. В отличие от театров и концертных залов из ресторанов они частенько выходили довольными оба. Помеха этому могла возникнуть лишь в том случае, если Тати, вопреки многочисленным просьбам Марселя, все-таки заводил за столом разговор об их знакомстве в утробах матерей.

Гастрономией родство не исчерпывалось. Скажем, друзья до умопомрачения обожали писать письма и