Однако она сказала:

– Тебя хотят видеть, Альфи.

– Кто?

– Похоже, твои давние знакомые.

Меня чуть не вырвало. Это мог быть только Джаспер.

Руки затряслись, и мне пришлось подержаться за дверную ручку, прежде чем открыть дверь в холл.

Он стоял – тёмный силуэт на фоне окна – и держал руки за широкой спиной.

– Здравствуй, Альфи, – произнёс он, не оборачиваясь.

Когда он повернулся, я несколько секунд осмысливал увиденное, а потом громко ахнул.

Я не видел Джона МакГонагала больше шестидесяти лет. С тех пор, как дрался с ним на улице. Я бы ни с кем его не спутал, хоть волосы у него и стали почти полностью седые, а в глазах поселились такие печаль и пустота, что разрывалось сердце. Он медленно кивнул. Я промолчал.

– Я подумал… это ты, – произнёс он с тем же акцентом джорди[10], с которым когда-то угрожал нам с мамой.

Я занервничал. Нахлынули воспоминания.

«Ты ненормальный, да?! Долбанутый! Чёртов психопат!»

И затем слова Рафеля: «В реальной жизни, Альфи, их надо добивать. Иначе они придут за добавкой».

Он вернулся за мной? Чего он хочет? Человек – точнее, чёрный силуэт на фоне окна – заговорил, и слова его поплыли у меня в голове…

– Просто… кто ещё, – произнёс Джон. Я собрался с мыслями и вернулся обратно в двадцать первый век. – Когда мой внучатый племянник Иниго – вы знакомы – рассказал мне историю с книгой, я понял: это ты.

Я стоял, моргая от удивления.

– Всё нормально, – потряс головой Джон. – Я прекрасно знаю, что за фрукт этот Иниго. Он хороший мальчик, но его добрые качества спрятаны под слоем лени, глупости и самодовольства.

Он оборвал себя.

– Ладно, это не важно. Здесь я по важной причине.

Я наконец заговорил:

– Догадываюсь. Но… по какой?

Он снова повернулся к окну и посмотрел наружу, подбирая слова.

– Врачи дают мне шесть месяцев – через шесть месяцев меня не станет. Не переживай, – он коротко усмехнулся, – я прекрасно себя чувствую. Тип-топ! По большей части. Но есть кое-какие дела, которые следует закончить, прежде чем я уйду, понимаешь?

Я кивнул, хотя он не мог меня видеть. Сидя на жестком диване, я не сводил с него глаз. Он повернулся и снова посмотрел на меня печальными старческими глазами.

– Я заслужил ту трёпку, которую ты мне задал, Альфи. На сто процентов заслужил. Хотя мне потребовалось время, чтобы это понять. И когда понял, я захотел – не знаю, попросить прощения, что ли. Но вы с мамой уже уехали, так ведь? Полагаю, из-за меня. И следов не оставили. Готов поспорить, вы хорошо умели это делать – уезжать, не оставляя следов.

Я пожал плечами, думая: «Куда он клонит?» Его слова звучали так, будто он знал. Знал мою тайну. Шею неприятно закололо.

– Так что я остался жить с этой идеей. Потом вы вернулись, да? Люди болтают, Альфи. И если ты готов слушать, многое можно узнать. Я написал твоей маме, но не получил ответа. Тогда я подумал: может, лучше оставить вас в покое? А потом услышал про пожар.

Джон замолчал. Думаю, он очень старался говорить взвешенно и спокойно.

– Мне жаль, Альфи. Твою маму. И… знаешь…

Он оглядел скупо меблированную комнату с износостойкой краской на стенах и школьным запахом.

– И… всё остальное.

– Ты… ты знал? Про меня? И маму?

Он улыбнулся и впервые показался мне не таким печальным.

– О да. Я знал. Но твой секрет в безопасности. Кстати, есть ещё один человек, который знает. Он мне и сказал.

– Привет, Альфи, – проскрипел другой голос, и я подскочил на диване.

В углу, в тени, сидел сгорбленный человек, которого я не заметил, когда вошёл. Но этот человек всё время находился в комнате.

Он был очень старый, морщинистый, с растрёпанными седыми волосами и дрожащим подбородком. Но острый взгляд говорил, что ему ещё далеко до старческого слабоумия.

Тряся головой, на меня смотрел тот, кого я некогда считал своим последним другом: Джек МакГонагал.

– Мне очень жаль, Альфи, – еле слышно произнёс Джек.

Я подошёл ближе и пододвинул себе стул.

– Наша семья плохо с тобой поступала, да? Сначала я, потом Джон и теперь этот никчёмный юноша Иниго.

– Ты… ты не сказал ему, нет? – спросил я с ноткой паники в голосе. – Про мой… ну, про историю с возрастом?

Я медленно переводил взгляд с Джека на Джона и обратно.

– Когда тебе девяносто, Альфи, у тебя есть время подумать о вещах, которые ты мог бы сделать лучше. Но времени исправлять их уже нет. Хотя порой это удаётся.

Он замолчал и тяжело закашлялся.

– Впрочем, иногда всё, что ты можешь, это просить прощения. Я украл, я смеялся над тобой, я разболтал твою тайну. И мне очень, очень, очень стыдно.

На несколько секунд повисла такая тишина, что, казалось, её можно потрогать. Потом из офиса внизу донёсся дребезжащий звонок телефона.

Они ждали моего ответа, но я не знал, что сказать. Вместо этого я посмотрел на Джека, и на мгновение мне показалось, что этих восьмидесяти с чем-то лет не было.

– Что случилось с Джин? – спросил я.

Он издал сдавленный полусмешок.

– Джин Палмер? Ха. Сбежала от меня с польским матросом.

Я медленно кивнул. Казалось, Джека это не расстраивало. Он со скрежетом рассмеялся, и я как будто узнал знакомого мне мальчишку. Я снова увидел его – в шортах, слишком широких для костлявых ног. Я видел его пальцы, перепачканные смазкой для велосипедной цепи, которыми он лезет в наш общий пакетик с чипсами за три пенни…

Затем видение исчезло, и я снова оказался в неуютной комнате Дома графа Грея.

– Скажи мне, сынок, – прошептал он, и я пододвинулся ближе. – Это… то, что у тебя… Оно… я не знаю… это хорошо? Тебе нравится?

Такого вопроса мне ещё не задавали, и я крепко задумался.

– Нравилось, как мне кажется, но недолго. Теперь – нет.

Он кивнул и сказал:

– Старость – это не прогулка по парку, сынок. Но каждый день я благодарю Бога за то, что он позволил мне постареть. Я не хотел бы жить, как ты, Альфи. Не тысячу лет, нет.

Хотел бы я быть таким старым, как он? На тот момент, думаю, не хотел бы. И если бы Джек не сказал ещё кое-что, всё пошло бы иначе.