— Да? И кто же тут есть похуже? — весело спросилУманский, которому все-таки удалось освободиться.

Он бодро зашагал к лестнице, а Вольдемар поплелся за ним.

— Действительно, — бормотал он. — Кто тут ещехуже? Кого не жалко? Ну вот, например, дизайнер. Мне его ни капли не жаль.Забирай его к чертовой матери. Тащи его в ад!

— В ад? — переспросил Уманский. — Интересно.А вы, значит, останетесь без крыльца.

Он скинул капюшон, легко взбежал по ступенькам, оставивбормочущего всякую чепуху Вольдемара внизу. Рубашечку Капитолины он сжимал вруке. Вещь, конечно, помялась, испачкалась и чуть-чуть намокла. Оставалосьнадеяться, что претензий не будет.

Капитолина уже натянула халат и запахнула его так глубоко,что на виду не осталось ни одного кусочка тела, кроме шеи и кистей рук.

— Вот, — сказал Уманский. — Ваша сорочка.Если хотите, я ее высушу… феном. И вы сможете ее надеть снова. Правда, там парапятен… Зеленых. Это от травы. Я снимал ее с дерева косой и немного испачкал.

Капитолина схватила рубашку и горестно ахнула.

— Дуб тоже был грязный, — пробормоталУманский. — Извините.

— Извинить?! — воскликнула гувернантка, распахиваядверь в коридор. — Ни за что! За такие вещи порядочные женщины не прощают!

Она фыркнула и, взмахнув полами халата, быстро пошла прочь.Через минуту она уже скрылась в своей комнате. Тогда Уманский привалился спинойк стене и облегченно вздохнул. И немедленно услышал еще один вздох. Он повернулголову и увидел Ларису, которая стояла неподалеку, прижав руки к груди.

Когда их глаза встретились, Лариса захлопнула открытый рот истесненно пробормотала:

— Извините. Я хотела принести воды… И вот… Тут вы…

— Капитолина приходила поиграть в шахматы. Но партия незадалась, и она страшно расстроилась.

— Я так и поняла.

Уманский пошарил в кармане халата, надеясь отыскать тамсигареты. Когда он нервничал, то курил без остановки.

— К сожалению, вы вообще ничего не поняли.

— В любом случае — спокойной ночи. И дайте мне пройти.

— Конечно-конечно. Я в курсе, что вы в случае нуждыможете и под дых дать.

— Вы тоже деретесь, — ответила Лариса и спряталаруки за спину.

— Когда спуститесь на первый этаж, будьте осторожны —там бродит пьяный Вольдемар. Он посылал меня в ад, а потом к чертовой матери.

— Да? А вы что?

— Я отверг его предложение.

Ему хотелось побыть с Ларисой наедине подольше. И не вкоридоре. Но приглашать ее в комнату, откуда только что выскочила разгневаннаяКапитолина?.. Господи, да и как приглашать? Там, за стеной, белокурый Жидков сосвоей потрясающей физиономией, которую можно смело фотографировать и помещать вглянцевые журналы, чтобы все женщины страны целовали страницы и стонали отвосторга. На кой черт он ей сдался, когда такой вот Жидков находится в полномее распоряжении!

Лариса прошла мимо, обдав страдальца сладким ванильнымветром. Так пахнет от детей и наивных дурочек, собирающихся замуж за бывшихтанцовщиков. Жидков мог наслаждаться этим запахом круглосуточно. Ванилью пахловозле дома, в котором Уманский жил в детстве. Рядом находилась пекарня, в нейработали сдобные тетеньки, которые впускали и выпускали из двери дома с узкимиоконцами тот невероятный, праздничный запах…

Если бы не собачья работа, Уманский, пожалуй, попытался бычто-то предпринять, но… Он зависим. Полностью зависим. Им командуют, и онподчиняется. Работа — это волшебная лампа, и он — раб лампы.

…Корабельников гнал свой ветеранский джип по раздолбаннойподмосковной трассе прямиком к таинственным Рощицам. Эта машина ожидала своегочаса в гараже на случай непредвиденных обстоятельств и действий, близких кбоевым, а сейчас, кажется, был именно такой случай. Изредка он притормаживал наобочине, чтобы свериться с картой — областные просторы, как истинный столичныйжитель, он презирал, однако к поездкам за пределы кольцевой относился предельноосторожно. Здесь любой не правильный поворот грозил проблемами, о которых иподумать-то было неприятно. Легко было утонуть в каком-нибудь случайном болоте,свалиться в свежевыкопанный посреди дороги, неогороженный и неосвещенныйкотлован, застрять обоими ведущими мостами на картофельном поле… Да мало ли чтоеще могло случиться на широких российских просторах!

Рощицы, если верить карте, находились примерно в полуторачасах езды, но Игорь добавил еще полчасика на преодоление препятствий в лицетех же раздолбанных и непредсказуемых дорог или голодных и злых подмосковныхмилиционеров с полосатыми жезлами в руках. Поэтому рандеву с незадачливойЛарисой он назначил на 20.00 рядом с платформой пригородной станции, носившейвыразительное название «63-й километр».

Лучшего места для встречи и разговора Игорь не смогпридумать — и найти несложно, да и до Рощиц от станции рукой подать. К тому жеон не поинтересовался, как Лариса будет добираться, — он был слишком золна эту дамочку, чтобы предлагать ей варианты. «На электровозе доберется, —со злорадством думал он, перебирая в уме все возможные эпитеты, которыминаградит Ларису при долгожданной личной встрече. — Стерва, всю малинуизгадила. А что я этому Броварнику теперь объяснять буду? Врать просестер-близняшек? Вот же зараза!»

Обуреваемый противоречивыми, но в целом очень негативнымимыслями, Корабельников тем не менее добрался без видимых потерь до убогойстанционной платформы. Было без четверти восемь, и Игорь вышел из машиныразмять утомленные трудной ездой мышцы. Любопытства ради он взошел на платформуи с приятным ностальгическим удивлением обнаружил, что она мало чем отличаетсяот дачных подмосковных платформ его пионерской юности: облезлая будочкабилетной кассы с пристроенным к ней хлипким фанерным навесом, побитые местнымихулиганами редкие фонари, покрытые то ли ржавчиной, то ли плесенью древниеплакаты, предупреждавшие пассажиров о чем-то, что разобрать было уженевозможно.

Еще стояли три лавочки, одна из которых была безнадежносломана, а на другой спал вечный станционный пьяница. Пахло мочой, мышами и,невзирая на прекрасную летнюю пору, прелой листвой — свежий загородный воздух,казалось, обходил подобные островки цивилизации стороной.

Он поинтересовался у дремавшей в одиночестве кассирши, когдабудет ближайшая электричка из Москвы, и, получив в ответ нелюбезное:«Расписание посмотри!» — развернулся к криво приколоченному тут же стенду,разделенному надвое жирной вертикальной полосой. Почерпнув в колонке,озаглавленной трафаретной надписью «Из Москвы», нужные сведения, Игорь унылодвинулся к машине — было без пяти восемь, а электропоезд (работники железныхдорог почему-то именно так предпочитают именовать облезлые снаружи и зеленыевнутри составы), который он так ждал, прибывал лишь через сорок минут.