Камера наблюдения за моей спиной издает слабое попискивание, и, обернувшись, я замечаю, что объектив неуклюже двигается взад-вперед, как будто пультом дистанционного управления завладели чьи-то неумелые руки. Я впиваюсь взглядом в линзу, вытаскиваю из кармана телефон и набираю номер Центра Управления.

Отвечает Брэдвелл.

– Отключите все каналы замкнутого контура на телевизоре в моих покоях, – командую я и, убрав телефон обратно в карман, поворачиваюсь к темнице Чилла.

– Вставай, – рычу я в царящую внутри черноту, ощущая запах его немытого тела и застоявшегося дыхания. Хватаю со стены факел и швыряю между прутьями решетки. Он с шипением приземляется рядом с Чиллом, и тот отдергивает ногу, чтобы комбинезон не загорелся. – Я сказал, вставай!

Свет факела мерцает в глазах Чилла, когда он отбрасывает его от себя и медленно поднимается, приближая лицо к решетке. Это уже не тот робкий куратор, которого мы с Денвером однажды вытащили из столовой. Не тот жалкий неудачник, кто прятался за очками без стекол и использовал репутацию своего Времени года в качестве валюты для оплаты местечка за столом рядом с популярными ребятами. Глаза Чилла сверкают белым, его магия нарастает, как буря, ожидая шанса наброситься на меня и погрести под собой.

Он смотрит на мою повязку с явным отвращением.

– Где Флёр?

– Я здесь не для того, чтобы говорить о Флёр. Мы с тобой поболтаем о Поппи.

Он надолго задерживает дыхание, вырывающееся из ноздрей облачками пара.

– О Поппи?

– Ты расскажешь мне, как, черт возьми, ей и ее друзьям удалось проникнуть сюда.

Он сжимает пальцами прутья решетки.

– Она здесь?

– С Чейз, Верано и их куратором. И ты скажешь мне, как они сюда попали.

– Откуда мне знать? Я спал, когда ты и твои друзья выхватили меня из лей-линий. Хоть Поппи и остальные здесь, я не в их компании.

– Нет, но ты сыграл важную роль в планировании их побега отсюда, так что, держу пари, ключ к разгадке этой тайны заперт в твоем черепе, и если ты не расскажешь мне, как они сюда попали, я готов взломать его, просто чтобы посмотреть, что выйдет наружу.

Чилл отходит назад от решетки.

– Делай, что хочешь, придурок. Ни хрена я тебе не скажу.

Обернувшись через плечо, я приказываю Йоре открыть камеру. Чилл сопротивляется, когда Стражи вытаскивают его, и Йора надевает наручники ему на запястья, заведя руки за спину. Затем она пинками раздвигает ему ноги и приковывает каждую к решетке.

– Открой ему глаза, – рявкаю я, когда Чилл отворачивается.

Марч берет Зиму за голову и разворачивает лицом ко мне, а Йора приоткрывает веки.

На меня выплескиваются его заполошные разрозненные воспоминания, и я изо всех сил пытаюсь ухватить хоть один образ, прежде чем он сменится следующим. Дом на Аляске… озеро в Куэрнаваке… пожар в пустыне… землетрясение в Текате… пляж у обрыва… заднее сиденье внедорожника с его куратором… подземный ход… хижина в лесу… судно… лифт…

– Вот оно! – Усилием воли я схватываю нужный мне образ и, превозмогая ужасную головную боль, пытаюсь удержать его.

Деревянный ящик покоится на тележке, которую катит человек со знакомым румяным лицом. Деньги переходят из рук в руки. Из кармана кухонного халата появляется связка ключей…

У меня подгибаются колени, и я прижимаю руку к глазу, чтобы унять пронзившую его острую боль.

Майкл так и не понял, как Джек и его друзья сбежали. Кадры с камер наблюдения у комнаты Джека в общежитии были стерты, оставив таинственные пробелы в записях на серверах, а фургон, который мы отследили, был приобретен на вымышленное имя. К тому времени, как нам удалось определить их местоположение, Майкл был больше озабочен тем, чтобы поскорее завершить маленькое приключение Джека, а не выяснить, как оно началось.

Если бы Майкл увидел этот момент – это лицо – в оке своего посоха, он мог бы положить конец восстанию Джека еще до того, как оно случилось. И Джек, и все его друзья развеялись бы по ветру.

– Когда встретишь Джека, – рычу я, обращаясь к Чиллу, – передай ему, что Флёр у меня. И что я жду его.

Джек

Чья-то холодная рука касается моей щеки, и я ощущаю привкус пыли во рту.

– Очнись!

Кто-то щелкает пальцами. Мне в лицо брызжут теплой водой, а затем – внезапно – холодной.

Я испуганно втягиваю носом воздух, открываю глаза и пытаюсь сесть.

Кто-то поддерживает меня в вертикальном положении, а кто-то еще прижимает к моим губам бутылку с водой. Я похлопываю по обнимающим меня рукам, чувствуя боль в левом трицепсе, когда поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза от яркого света факела.

– Уберите эту штуку от моего лица!

Факел издает свистящий звук, когда Мари втискивает его в отверстие в грубой каменной стене. С потолка капают сталактиты, и каждый звук эхом разносится под высокими сводами пещеры. Я сижу на каменной плите… Судя по виду, это какой-то гроб, не преданный земле. Их ряды окружают меня со всех сторон, и еще большее количество вырезано в виде колонн в скалах. В центре одной стены расположена гигантская железная печь – мусоросжигатель с огромной железной дверью и высокой серебряной вентиляционной трубой, уходящей под самый потолок.

Мы в катакомбах.

– Который час? – спрашиваю я. Мысли заполошно мечутся в голове. Протянув здоровую руку, ощупываю кончиками пальцев грубые швы чуть ниже левого плеча. – Как долго я провалялся в отключке?

– Попей. – Поппи держит передо мной бутылку с водой. – Пуля едва тебя задела, но ты потерял слишком много крови, поэтому нужно восстановить запас влаги в организме. – Я открываю рот, чтобы возразить, но она прижимает палец к моим губам, не давая сказать ни слова. – Пей!

Нахмурившись, беру бутылку и делаю несколько осторожных глотков. Убедившись, что тошнота мне не грозит, с жадностью допиваю остальное. Запрокинув голову, чтобы слизать последние несколько капель, я чувствую головокружение и, потеряв равновесие, соскальзываю с гроба.

Эмбер обхватывает меня за талию, удерживая на месте своими холодными пальцами. Потыкав меня в живот, она издает низкий свист:

– Вот это да, Джек! Когда ты успел так накачаться?

Я стряхиваю ее руку.

– Серьезно, Соммерс, – подхватывает Хулио. – Ты прибавил несколько килограммов с тех пор, как я видел тебя в последний раз. – Обнаженный по пояс, он стоит, прислонившись спиной к грубой каменной стене, и грызет кусок хлеба. Разорванные, окровавленные остатки его рубашки до сих пор обвязаны вокруг моей руки.

– Штангу поднимаю. – Я развязываю узел на жгуте и трясу онемевшими пальцами.

– Наконец-то перестал жалеть себя и занялся делом! Или просто страдать надоело? – поддразнивает он.