А в это же самое время первая орудийная башня продолжала обстреливать и сухопутные части Вермахта, и немецкие корабли, которые все так же настырно лезли к берегу, чтобы обстрелять Севастополь.

Алексей каждый день по нескольку часов подряд находился во второй орудийной башне. Командир батареи уточнял технический проект с заводскими инженерами и своими воентехниками, вместе вносили необходимые изменения. Алексей руководил людьми и командовал огнем первой орудийной башни. Подчиненные постоянно видели своего командира, и это еще больше укрепляло боевой дух и мотивацию каждого офицера, краснофлотца или заводского рабочего.

Старший политрук Иванов постоянно держал командира в курсе морально-психологического состояния бойцов. В скупых строках рапорта, посвященного обстановке во время попадания немецкого снаряда во вторую орудийную башню, в частности, говорилось:

* * *

Строго говоря, ведь сам Алексей не создал чуда – он его возглавил. В своих сверхусилиях он опирался на всех остальных людей. Именно благодаря им и стало возможным всего лишь за две недели полностью восстановить боеспособность второй башни. При том, что первая продолжала вести огонь по врагу.

Каждый из краснофлотцев, старшин и офицеров береговой батареи поддерживал, как мог, своего комбата. Помощник командира батареи Никульшин ведал всеми вопросами, связанными со службой и продолжающейся боевой работой первой башни. Группа военных техников во главе с инженером батареи Николаем Лобановым занималась ремонтом. Военврач Казанский лечил и выхаживал раненых, в том числе и самого Алексея.

Но наиболее поразил «попаданца» из Донецка 2014 года старшина кладовщиков – тот самый, которого Алексей наставил на путь истинный и помешал тем самым недоброй памяти Будякину испортить жизнь человеческую. Смущаясь, старшина поставил возле койки Алексея отчетливо звякнувший жестью вещмешок.

– Что там, старшина?

– Та вот, я тут трошки собрал для вас, товаришу командир… – Пальцы неловко развязали затянутый узел лямок. – Икорки тут трохи надыбав…

Вещмешок оказался полон жестяных килограммовых банок с красной и черной икрой. Невиданный деликатес по нынешним временам! Настоящее чудо: Алексей, да и остальные меньше бы удивились, если бы запасливый старшина кладовщиков предъявил им вдруг живого Гитлера на цепи и в ошейнике!..

– Ох, елки зеленые! На что ж ты их сменял, уж не на старые ли орудийные стволы главного калибра?! – Алексей не хотел обижать человека, от всей души сделавшего ему такой широкий жест. – Сделаем так: распределим икру между всеми ранеными в лазарете. И спасибо тебе огромное, старшина, – век не забуду!..

Сами раненые инициативу командира приняли с огромным энтузиазмом. А вот откуда старшина умудрился достать в осажденном Севастополе не просто дефицитный, а экзотический, как букет роз в Антарктиде, товар, так и осталось тайной…

* * *

Бланк с такой радиограммой принесла вечером Карина в лазарет Алексею.

У того мурашки по спине пробежали. Конечно, он знал, что Сталин знает наизусть имена и фамилии всех высших офицеров, наркомов – народных комиссаров, министров сталинской промышленности, директоров крупных заводов и фабрик. Но такое внимание именно к его персоне – всего лишь командира отдельной береговой батареи, пусть и сверхмощной, внушало уважение. За скупыми строчками радиограммы чувствовалась Личность, которой совершенно не нужен был никакой культ.

* * *

Тем временем оперативная обстановка на Севастопольском фронте стала близкой к критической. В акватории Черного моря находилась мощнейшая итало-немецкая эскадра в составе линкоров «Джулио Чезаре» и «Страсбург», тяжелого крейсера «Зейдлиц» и крейсера «Лейпциг», и это – не считая эсминцев. Пока что эти силы концентрировались в районе румынского острова Змеиный, что было тактически грамотно. На самом острове, единственном на Черном море, немцы построили мощную радиолокационную станцию и прикрыли ее береговыми и зенитными батареями. Ядро итало-немецкой эскадры получало снабжение сразу из двух баз: из румынской Констанцы и из оккупированной немецкими и румынскими войсками Одессы.

В прибрежных водах курсировали броненосец и четыре тяжелые канонерские лодки: «Адмирал Лютьенс», «Капитан цур-зее Линдеман», «Капитан цур-зее Лангсдорф» и «Капитан цур-зее Фольдаг». Время от времени вместе с итальянскими и немецкими эсминцами тяжелые канонерские лодки совершали набеговые операции для обстрелов Севастополя. Впрочем, не очень успешно, все же береговая оборона города-крепости оказалась довольно сильной.

Гитлеровцы все еще медлили с наступлением, почему – неясно. Но все же Алексей догадывался, в чем дело – ведь не зря он внимательно изучал разведсводки флота. Сейчас на Черноморском театре военных действий оперировали сразу три мощные группировки кораблей: немецкие канонерские лодки, немецкие же крейсеры и линкор, а также еще итальянский линкор в сопровождении легкого крейсера «Джузеппе Гарибальди» и эсминцев. Все это порождало путаницу и неразбериху среди командования. Каждый из адмиралов стремился реализовать свои амбиции за счет другого. К этому еще и прибавилось традиционно неприязненное отношение фюрера Адольфа Гитлера и дуче Бенито Муссолини. Каждый из них претендовал на Севастополь и Крым, но их взаимная вражда была на руку только защитникам города-крепости.

* * *

Наконец, через две недели инженер батареи воентехник второго ранга Николай Лобанов доложил Алексею о полном завершении ремонта второй орудийной башни, монтаже орудий и всего сопутствующего оборудования, приборов и механизмов. К тому времени уже и сам командир батареи поправился, лечение доктора Евгения Казанского оказалось весьма эффективным, и организм Алексея успешно справился с последствиями контузии и общего нервного перенапряжения.