– Не тревожься, предоставь это мне.

Тихон вдруг наклонился к ней и поцеловал в лоб, сам от себя такого поступка не ожидал. Девушка уже спала, не заметила нежданной ласки.

«Только бы нам с нею болезнь не подхватить, – озаботился тот. – Вот уж смеху-то было бы! Не изба, а дом призрения».

В силах его было только молить Господа, чтобы жестокая хвороба не перекинулась на них с Глафирой. И еще несколько вещей целиком находились в ведении Всевышнего – поступки татей, у которых нагло умыкнули барышню Дидимову, намерения владельца угодий князя Струйского, планы механического чудища… Спокойствие стариков Маргариновых и Марфы, наконец! Тревожить дворовую девушку также было досадно – извелась поди от волнения за хозяина. Однако все это были предметы, неподвластные желаниям Тихона, вот и пришлось ему силою выбросить их из головы и заняться более полезными делами.

И единственным достойным занятием для него была ловля дичи на замену привезенному Глафирой провианту. Поэт вновь смазал наконечник крошечной стрелы ядом и взвел l’arbalète, хотя и понимал, как нелепо смотрится с таким детским оружием. Против громоздких и малоподвижных людей оно еще годится, но поразить таким способом верткую добычу? Мечты! Однако попытаться стоило.

Он съел еще один блин для поднятия духа и вышел на воздух, оставив бешмет у печи, зато прихватив подзорную трубу. Как высматривать в лесу дичь, Тихон представлял с трудом, может хоть с оптическим устройством повезет ее разглядеть – поэт повесил его на шею, благо имелся кожаный ремешок. Да, без славного Барбоски придется весьма туго…

Погода к полудню нисколько не улучшилась. Туман-то почти развеялся, но солнце из-за туч и не думало показываться, и лес был наполнен все той же тяжкой сыростью, вот только ветер немного оживился. По всем признакам, быть сегодня новой грозе, слишком уж промозгло и хмуро было в природе.

Тихон поежился и зашагал в сторону разбитого воздухолета. Направление он помнил весьма смутно, но благодаря тому, что туман ослаб, увидал летательную машину весьма скоро. Она представляла собой печальное зрелище. Две из четырех лопастей не выдержали столкновения с ветвями и обломились у основания, ведь были они весьма легкими и тонкими. Переднее колесо также пострадало от удара о землю и сковырнулось напрочь. И еще несколько перекладин, изготовленных из бамбука, выпали из пазов и болтались на кожаных ремешках – ни одна, впрочем, не треснула.

Вокруг воздухолета валялись срубленные винтом еловые и прочие ветки… «Эх, будто бы на похоронную процессию угодил», – печально подумалось Тихону. И все же, видимо, Акинфиев аппарат пострадал не катастрофически. И круг с педалями, и рычаги уцелели. Даже деревянный короб с шестернями казался целым, если только внутренности его не растряслись при ударе, а ведь он во всей конструкции главный.

Пожалуй, если грамотно отчленить лопасти от главной оси машины и снять колеса, по отдельности все составные части можно было бы перенести в сени. Сырость, очевидно, оказывала сейчас на воздухолет разрушительное действие – особенно на его деревянные детали. Если только Акинфий не пропитал их обильно салом, ну да ведь ливень вполне мог его смыть. И ведь телегу никак не подгонишь, сплошные заросли вокруг!

– Олух я, олух, – сокрушенно пробормотал поэт. – Такой велелепный аппарат погубил. Что мне теперь Маргаринов скажет?

Он подобрал собственный свалявшийся от влаги la chancelière, похожий на мочалку. От одной только мысли, чтобы нахлобучить парик на голову, по спине поползли мурашки. Но все же это была модная вещь, поэтому Тихон выжал волосы и затолкал в карман кюлотов. Попробовал он найти также и часы с треуголкою, но они, наверное, зацепились за ветки и остались болтаться в кронах деревьев. А может, хорек в нору утащил, или сорока прибрала.

Недалече застучала клювом жолна. «Убить ее, что ли?» – задумался охотник. Эх, был бы тут пес Барбос, да ружье с дробью! Уж тогда бы глухарь или тетерка, или хотя бы рябчик не скрылись бы от Тихона под палой листвою или в скоплении ветвей. Он повертел в руке самострел и пожал плечами. Ладно, даже пса не надобно, походил бы да высмотрел птаху самостоятельно.

«Никакой дичи мне тут не сыскать, – отчетливо понял граф. – Вон как железное чудище выло! Крупное зверье подалось прочь, несомненно, и хорошие птицы улетели». Лес казался полумертвым, только мелкие твари и сохранились, прочие явно скрылись подальше от непонятной опасности.

Тогда поэт решительно двинулся в сторону редколесья, где не так давно был свидетелем взрыва. Если ничего другого не остается, можно попробовать выяснить, что тут происходит. А может, и пищу в лагере Струйского стибрить, если тут есть лагерь, конечно. Потому как устраивать его отдельно от заимки и притом вблизи от нее довольно нелепо. В общем, решение графа Балиора проистекло от полной безысходности.

По пути он пару раз раскладывал трубу и озирал мрачный лес в поисках глухаря или другой крупной птицы, но тщетно. Даже движения крыльями не приметил, а ведь угодья князя Струйского славились немалым богатством дичи! Ироды, до чего землю русскую довели…

Подлесок в сотне саженей от «рукотворной» ямы был буквально перепахан железным чудищем. Никакая карета или телега, даже лафет пушки не могли бы оставить подобных следов. Первые мгновения Тихон в ужасе взирал на изрытую словно брюхом сказочного дракона почву, потом опомнился и изучил ее более вдумчиво. Пожалуй, механический монстр передвигался на двух колесах, до крайности широких и зазубренных – две полосы неразлучно корежили землю, сдирая с нее дерн на целый вершок. Вперед, назад, влево и вправо… По разному ползало чудовище.

И при этом, разумеется, оставило дорожку в сторону своего логова, по которой Тихон и направился. Вела она вверх, на лысый холм. В прошлом году в этих местах случился пожар, а перед том вырубка случилась, вот местность и не успела зарасти толком молодыми деревцами. Граф Балиор с превеликой осторожностью поднялся на возвышенность, хоронясь за кустами вдоль опушки и не выпуская из виду след железной машины. Тут он вдругорядь раздвинул трубу и стал всматриваться в пейзаж.

Но лучше бы он этого не делал, потому как почти минуту водил трубою по близкому горизонту и верхушкам деревьев, вместо того чтобы сразу углядеть предмет поисков, который открыто лежал в полуверсте от холма.

Это действительно был походный бивуак, разбитый с небывалым размахом. Посреди него возвышались три-четыре весьма крупных сарая, один из них со всеми признаками жилого дома – большим окошком и дымом из трубы. Вокруг этих строений в страшном беспорядке находились пильные станки, пара телег, навес на неоструганных столбах, какие-то сучья, пни и прочий древесный хлам.

А самое главное, там суетились люди! Множество, не меньше десятка людей, и все они занимались какими-то механическими работами, в основном под навесом. Оттуда слышался лязг железа и перестук молотков, даже искры летели от горячего металла. Похоже, там учинили переносную кузню.

Тихон отнял трубу от глаза и вздохнул. Ну вот, очередная загадка перед носом, а ему хочется всего лишь раздобыть немного провианта для Манефы с Глафирой и тихо скрыться в зарослях. Может, спуститься к бивуаку и попросить пищи? Но поэту отчего-то казалось, что такое простое действие вызовет у владельца бивуака целый град нелицеприятных вопросов. Как, черт побери, мог оказаться в охотничьих угодьях Струйского помещик Балиор, да еще с двумя незамужними девицами? Скандал!