Иногда от призраков оставались одни голоса. Иногда тишина. Но откуда-то она знала: теперь они не исчезнут и не уйдут совсем. Пока их не прогонят.

Кто-то. Что-то.

– Подумаешь, демон. Тартини, может, тоже душу дьяволу продал совсем не во сне, что бы он там ни заливал.

– Никаких сделок.

– А с тебя даже душу не требуют.

– Чего бы он ни просил.

– Он ведь уже говорил, что будет просить.

– Цена всегда окажется выше ожидаемой.

– Цена вполне приемлемая.

– Замолчите, – выдохнула Ева, разлепив губы.

Она почти чувствовала, как рубин в груди светится судорожными рывками. Где-то между кошмарами наяву она приспустила платье, чтобы посмотреть, насколько всё плохо: багряное сияние потускнело, мерная пульсация уступила место сбивчивому ритму, с каким драгоценное сердце заставляло функционировать её умирающее тело.

Всё было не просто плохо – хуже.

– На кону стоит не так много, чтобы так рисковать.

– На кону стоит всё. Умирать – это ужасно, я проверял.

– Ты справишься и сама.

– Ты не справишься.

– Ты спасёшься. Ты не умрёшь.

– Ты умрёшь, ты исчезнешь, ты…

– ЗАМОЛЧИТЕ!

Призраки, как ни странно, послушались. И замолчали. Зато раздалась музыка – скрипка и фортепиано.

Ми-минорная соната Моцарта, промелькнуло в том ватном коме, что Ева ощущала за глазами вместо сознания. Не промелькнуло – провернулось вяло, с трудом. Лёшка с Динкой, кажется, и правда играли эту сонату дома, для себя: Лёшка два года клянчил её у своего преподавателя, а тот говорил, что не до – рос ещё…

– Я бы на твоём месте прислушался к братику. Покойники ерунды не скажут, – резюмировал Мэт. Он сидел в изножье кровати, как на жёрдочке. – Неповторимый опыт умирания придаёт мудрости даже галлюцинации.

– Ты не можешь… знать, что они говорят.

Язык подчинялся с трудом. Реальность воспринималась рваными цветными осколками сквозь дымчатый флёр сюрреализма.

Так порой чувствуешь себя во сне, только там свет не бьёт в глаза невыносимо и слепяще.

– Я знаю всё, что творится в твоей голове. Твои галлюцинации тоже.

Ева посмотрела туда, где был её мёртвый брат и сестра, оставшаяся в другом мире. Комната, конечно, оказалась пуста – ей составлял компанию лишь Мэт, который с улыбкой наблюдал, как она съёживается в комок на постели.

Скрипка и фортепиано в ушах заглушали мысли, силившиеся пробиться сквозь туман в голове.

– Глупая. Всё ещё надеешься, что милый дядюшка тебя отпустит? – голос демона легко перекрыл и музыку, и мешанину отчаянных беспорядочных соображений. – Счёт теперь идёт на часы. Скоро никакая ванна тебе не поможет. А тебе ведь ещё до замка Рейолей надо отсюда добраться…

Смех. Скрежет струн. Фальшь, что примешивается тут и там, терзая слух: Лёшка редко когда играл так неумело.

Герберт не пришёл. Не пришёл. Вдруг Мэт прав? Ещё немного, и станет слишком поздно, и даже Герберт ей не поможет. Она умрёт, или хуже, чем умрёт – превратится в монстра, жрущего чужие мозги, как в фильмах. И никогда не вернётся домой, и Динку наяву больше никогда не увидит, и колледж, и маму с папой… Интересно, на Эвересте так же ярко солнце светит? Хотя при чём тут Эверест и солнце – совсем всё путается…

– Решайся, златовласка. Я могу тебе помочь. Сама знаешь.

Не хочу умирать, поймала Ева единственную мысль, ясно бившуюся в клубке спутанного сознания. Не хочу.

Не хочу, не хочу, не…

Эта мысль помогла нащупать нить предыдущих размышлений – и, проследовав за ней, сделать тот шаг к краю бездны, делать который она так не хо – тела.

– Ты хочешь… несколько минут… в моём теле? И всё?

В душе, сломанной ещё вчера, растекалась чернота, затапливая бесполезные огоньки глупой веры и глупых надежд, сменяя их простым осознанием простых реалистичных фактов. Даже если Кейлус решится её отпустить – в момент, когда он решится, для неё уже может быть поздно. И Герберт за ней не придёт. Не пришёл до сих пор – значит, вряд ли придёт вообще.

Ситуация зашла слишком далеко, чтобы выбирать себе спасителей.

– Предпочёл бы больше, чем несколько минут, но уж что дают. Хотя я могу и в замок Рейолей тебя переправить, если хочешь. – В голосе Мэта не было ни торжества, ни злорадства, одна лишь деловитость. – С ванной помогу, не беспокойся. Состав и пропорции в голове у малыша мне подсмотреть нетрудно.

…в конце концов, с чего она решила, что он ей навредит? И всё равно до замка – чересчур рискованно. Она скажет это, а пока…

– Мне, наверное, нужно начертить…

– Я уже здесь. В этом мире. Тут круг и руны мне не нужны. – Конечно, демон угадал её мысли. – Всего лишь твоя кровь. Рукопожатие. И поцелуй, когда оговорим все условия.

Ева села на постели. Отупело уставилась на ладонь, где не торопились заживать вчерашние порезы.

– Сойдёт за кровь? У меня с ней сейчас не слишком…

– Вполне. – В один миг очутившись подле неё, Мэт перехватил руку, которую она лишь начала неуверенно тянуть в направлении искрящихся одежд. Сжал – некрепко, но неотступно. – Я помогу тебе избавиться от браслета и выбраться из этого дома. Твои требования.

Мелкий шрифт, Ева, напомнила она себе, чувствуя прикосновение тёплых пальцев так убедительно, словно демон был материален уже сейчас. Мелкий шрифт. Надо оговорить всё.

…если б ещё не было так тяжело соображать что-либо, не говоря уже о поисках подвохов…

– Ты покинешь моё тело сразу… в тот же момент, как оно переступит… как оно окажется за пределами этого дома. И вернёшь мне. Дальше я… сама.

Вздох его не был раздосадованным. Скорее сочувственным.

– Я покину твоё тело в тот же момент, как оно окажется за пределами этого дома, и верну его тебе, законной владелице.

– Дурилка! Даже если ты выберешься отсюда, как ты доберёшься до замка?! Не смей…

Динкин голос, вмешавшийся в разговор, вдруг исчез, растворившись на полуслове, заглохнув в неестественной тишине. Как и музыка – Ева только сейчас поняла, что та уже не крутится в голове испорченной пластинкой.

Будь она в здравом уме, она могла бы сообразить: без Мэта тут не обошлось. В конце концов, в комнате они были одни, и ничто не мешало ему развлекаться с её сознанием на свой любимый манер. Или заставить её не слышать собственных призраков, заменивших затуманенный разум.

Тогда она нашла в себе силы подумать лишь об одном.

– И пообещай… Пообещай, что они не пострадают. Кейлус, и Тим, и… никто в доме. – Щурясь от невыносимого света, Ева смотрела в дьявольскую синь глаз, взиравших