Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну конечно, с ребенком все в порядке, — отвечает Энтони, и его тон звучит менее уверенно, чем сами слова. — Люльку, наверное, отнесло ураганом.
Мы идем дальше, и как я ни стараюсь забыть про колыбель и имя Рут, этот образ преследует меня, как озноб, пробирающий до костей.
Сколько таких, кому, в отличие от нас, не повезло? Сколько людей не пережили эту ночь?
Мы направляемся к шоссе, и чем дальше идем, тем более явственным становится размах бедствия.
Я оступаюсь и почти теряю равновесие. Мне хочется крикнуть, но звук не идет из горла.
С дерева свисает тело, искореженное почти до неузнаваемости.
Мгновение мне кажется, что это тот тип, которого я застрелила, пришел по мою душу, но потом, подойдя ближе, я понимаю, что это женщина — прядь ее рыжих волос трепещет, точно ленточка на ветру.
Возможно, это та девушка из Нью-Йорка, с которой мы познакомились на пляже.
Элизабет.
Или не она.
Энтони чертыхается.
Мне случалось видеть последствия ураганов.
Но такое я вижу впервые.
— Может, нам следует…
Я умолкаю на полуслове, не договорив «помочь ей».
— Ей уже никто не поможет, — очень мягко произносит Энтони, точно боится, что еще немного, и я сорвусь.
И дальше везде тела — на земле, заваленные деревьями, уцелевшими под яростным ветром, в развалинах домов, уничтоженных ураганом. Энтони то и дело бросается вперед в надежде найти живых, которым нужна помощь, но очень скоро становится ясно, что это бессмысленно.
Кругом только мертвые.
Вдалеке я замечаю две фигуры, бредущие нам навстречу. Я вцепляюсь в руку мужа, он напрягается, и мы внимательно всматриваемся в путников — это мужчины, в рваной одежде, израненные, с потерянным выражением на лицах.
Они братья, их дом снесло ураганом. Они говорят об этом чуть не плача. Уму непостижимо, что должен чувствовать человек, когда его дом разрушен, а родные и друзья погибли.
Мы вместе продолжаем путь дальше, к нам присоединяются другие выжившие — все потрясены не меньше нас, у многих одежда пострадала от стихии, они полураздеты и без обуви, ступают босыми ногами по камням, бесцельно бродят, разыскивая своих близких.
То и дело кто-нибудь из местных наклоняется поднять что-то свое, унесенное ветром. К горлу подкатывает ком при виде страдания в их глазах, когда они сжимают в руках свои пожитки, при виде потерь, которые они понесли. Дома разрушены. Люди погибли. Весь остров, по сути, стерт с лица земли.
Этим людям и так жилось непросто. Что же им делать теперь?
Берег усыпан телами. Жители рыдают, узнавая своих знакомых, но чаще звучат вопросы, которые остаются без ответов.
Может, это Нэнси Томпсон?
Возможно.
Нет, Нэнси не такая рослая.
Тогда это, пожалуй, дочка Миллеров, да?
И так далее, и так далее. Женщины и мужчины. Дети. Младенцы.
Не дай бог никому видеть такое.
Энтони снова и снова убеждает меня вернуться в дом, но я не соглашаюсь и крепко держусь за его руку.
На каждом шагу нас поджидает жуткое, фантасмагорическое зрелище.
Железная дорога мистера Флаглера лежит в руинах, участки рельсов выкорчеваны, вагоны опрокинуты и смяты, а огромное грузовое судно, предназначенное бороздить океанские просторы, выброшено на берег — сила и мощь урагана просто поражает воображение. Отель «Мэткемб» сильно поврежден, но уцелел и сохранил жизнь своим постояльцам. Жертв так много, что я сбиваюсь со счета и немею душой: чем дальше мы движемся, тем меньше поражает жестокость людской кончины — ураган косил всех подряд, без разбора.
Самое страшное — возле железной дороги. Трупы валяются в мангровых зарослях, смрад просто невыносимый. Земля усыпана ими, точно мусором.
— У них не было шансов, — шепотом произносит женщина рядом со мной, осеняя себя крестом.
И вот что странно: среди всего этого хаоса встречается что-то уцелевшее — вещи, унесенные ветром, но чудом не пострадавшие. Платье, лежащее на земле. Туфля. Кровать. Это не поддается ни логике, ни объяснению.
Энтони показывает на группу мужчин, с которыми только что разговаривал.
— Они хотят переправить паромом тех, кому нужна медицинская помощь. Пострадавших как можно скорее нужно отправить на материк. Большинство запасов еды уничтожено. Тем, кто застрянет здесь, придется трудновато. В частности, будут проблемы с питьевой водой. Я останусь помочь, а ты отправляйся домой и отдохни. Уже поздно. Тебе не стоит оставаться здесь после наступления темноты. Прошу тебя. Я не хочу все время беспокоиться о тебе, — Энтони протягивает мне револьвер. — Возьми и держи наготове. Могут нагрянуть мародеры. Некоторые не прочь нагреть руки на чужой беде.
Мы обмениваемся тяжелыми взглядами — не только мародеры, но и его враги.
— Я не хочу оставлять тебя одну, но здесь нужна помощь — таскать раненых и…
Я прижимаюсь к его губам, не давая ему договорить.
Когда поцелуй заканчивается, я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.
— Возвращайся, я жду.
Хелен
Когда Джон возвращается в домик, уже вечер, и Люси крепко спит. Я от души наелась консервов, но насчет питьевой воды он был прав — она уже на исходе. Оставаться здесь дольше мы не можем.
— Что там? — спрашиваю я. После его ухода я лишь украдкой взглянула в окно на незнакомый пейзаж.
— Мы определенно возле Уиндли-Ки. Кругом бардак. Телефон не работает. И телеграф тоже. Дороги размыло. Мосты разрушены.
— А больница?
— Тоже разрушена.
У меня холодеет на сердце.
— Все разрушено, — добавляет Джон. — Из Майами пришла лодка — они помогают переправлять раненых на материк. Вам с Люси надо туда.
— А вы?
— Я позже догоню вас, задержусь до тех пор, пока не станут вывозить остальных. А пока важно, чтобы вы обе оказались в безопасности.
После всего того, что нам пришлось вместе пережить, после того, как его присутствие придавало мне силы, я боюсь расставаться.
Должно быть, Джон видит в моих глазах растерянность и страх, и поэтому садится рядом на кровать и обнимает меня.
— Я приеду, как только смогу. Обещаю. Вы будете в надежных руках.
* * *
Час спустя, как и сказал Джон, за нами приезжает лодка. После родов я сильно ослабела и едва держусь на ногах, преодолевая путь от домика до воды, где она стоит. Джон подхватывает на руки меня вместе с Люси и несет оставшееся расстояние — ночная сорочка свешивается до земли, моя голова покоится на его плече, запах пота и мужского тела заполняет мне ноздри. Я прижимаюсь к нему, обхватив за шею.