Я думала, и Руперт сделает что-то в этом духе, но тут он меня удивил: своих племянниц он приветствовал не менее жарко, чем они его. Он охотно позволял, чтобы его хватали, висли на нем и даже тащили куда-то показать новую горку и качельки, и было видно, что он наслаждается каждой секундой. Но его не успели увести и на несколько ярдов, как на пороге дома появилась фантастическая красавица в бриджах для верховой езды и розовых домашних тапочках, размахивая крошечными красными рейтузиками.

– Венделины штанишки! – крикнула она. – Руперт, надень их ей!

Она кинула рейтузики, и Руперт со смехом их поймал. А потом его потащили дальше, распугивая котят, утят и цыплят и сдерживая натиск овцекоз: когда у них под носом промчались Руперт с девочками, неведомые твари замерли как вкопанные. Красавица, улыбаясь, заторопилась к нам по тропе, чтобы узнать, кто мы такие.

– Моя жена Карина, – представил Уилл. Это прозвучало как «а вот мои скипетр и держава».

– Мы Ник и Мари Мэллори, – объяснила я, – и, к сожалению, попали сюда по ошибке.

– Я как раз готовлю ужин, – сказала Карина. – Прошу вас, останьтесь, перекусите с нами!

– Руперт будет против, – сказала я. – Но…

– Придется Руперту смириться, – отрезал Уилл. – Еды на всех хватит, Кари?

– Яиц у нас выше крыши, – отозвалась Карина на полдороге к дому. – Сегодня начали нестись и Монетка, и Кубышка, и все утки в придачу.

– Вот и отлично, – сказал Уилл. – Надеюсь, вы любите яйца.

– Да, и мы не успели пообедать, – сказал Ник.

– Тогда все улажено, – сказал Уилл.

После чего он предельно естественно и непринужденно повел нас с экскурсией по своему хозяйству, попутно выведал у нас, что случилось, а потом все объяснил (от Руперта мы бы этого в жизни не добились). Мне не терпелось поглядеть на экзотических кур, не говоря уже о птицах с длинными розовыми ногами. Уилл топал себе как ни в чем не бывало в огромных сапожищах среди всех этих мельтешащих и пищащих птенцов, иногда брал в руки то одного, то другого и показывал их мне с хвостового торца.

– Квачка, – говорил он. – Видите – девочка. Большинство у нас буктарской породы. Яйценоские. И перо прекрасное. Видите, у этой уже проклюнулись голубые хвостовые перья. Когда оперится, будет вся разных оттенков голубого. Этих мы продаем, а солекурочек оставляем себе. Вот, кстати, солекурочка – а может, и петушок. В таком возрасте трудно определить пол. А вы как считаете?

Я уставилась на заднюю часть смирного желтого комочка, которую он поднес мне прямо к носу, и вспомнила все, чему меня учили на презренном ветеринарном факультете. И сказала:

– Петушок.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Уилл.

Я почувствовала, что заработала несколько очков, поэтому отважилась спросить:

– Я никогда не слышала о такой породе – солекурочки. Это те, похожие на цапель?

– Нет, те – бьюты, – ответил он. – В вашем мире их нет, как и солекурочек. Мясо у них на вкус примерно как у цесарок, но держать их проще – они гораздо спокойнее. Кричат, только если почуют лису. Когда они кричат, мы выпускаем Петру. – Он погладил по голове холеную собаку. – Петра лис на завтрак ест – правда, моя хорошая? А солекурочки похожи на бентамок, но у них еще много мелких рябеньких перышек. И гребешки оранжевые. Пойдемте посмотрим на коз.

Он затопал в ту часть сада, где росли плодовые деревья, а за ним Петра, за Петрой – я, за мной – несколько бьютов, за бьютами – Ник с видом скучающим и истерзанным. Белые рогатые животные Нику не понравились, зато он понравился им. Они толкались и пихались вокруг нас, а потом сосредоточились на Нике и обслюнявили ему джинсы.

– Они очень умные, – заметил Уилл. – Обожают все поперек делать. Они тебя дразнят, Ник. Притворись, что рад им, и они отстанут.

Я просто глаз не могла отвести от этих созданий, поэтому меня они, само собой, сторонились. Они были вылитые овцы, только глаза безумные, как у коз. Уилл сказал мне, что держат их ради молока и шерсти. Мы поймали одну и запустили руки в шелковистое кудрявое руно – Уилл сказал, что из него получаются чудеснейшие свитера. Очень красивые. Для меня это был настоящий отдых – впервые за много лет. Я снова вспомнила, почему вообще решила стать ветеринаром. Здесь это прямо в воздухе витало. Воздух был чудесный, пусть даже и насыщенный запахом коз, – свежий, влажный, легкий. Оттого, что я часы напролет торчала в гостинице, у меня, оказывается, заболела голова, но я заметила это только сейчас, когда от свежего воздуха боль прошла. По-моему, на Ника он подействовал точно так же – а может, причина в том, что до нас доносилось, как дети осаждают Руперта на дальнем конце сада: Нику, похоже, приятно было это слышать, а обо мне и говорить нечего.

В общем, когда мы вышли на огород, где в проволочном вольере сидела добрая сотня кроликов, я сказала Уиллу, что собираюсь стать ветеринаром, а он ответил, что чуть было тоже не пошел учиться на ветеринарный. Сказал, здесь они стараются вести натуральное хозяйство. А потом мы с Ником выложили все про то, как бежали сюда за Рупертом и какой это был кошмар.

– То-то я подумал, что вид у вас какой-то расстроенный, – сказал Уилл. – Переход между мирами – занятие нервное, даже если знаешь, что делаешь. А Руперт не мог слышать ваши крики, да и видеть вас, разве что нарочно всматривался бы. Понимаете, все это время он был на одну вселенную впереди.

– Как это? – с вызовом поинтересовался Ник. – Вы хотите сказать, что иные миры и вправду существуют?

– Бесконечное множество, – бодро ответил Уилл. – Тут, может быть, все и похоже на Англию, а на самом деле не Англия. Эта страна называется Альбион, а мир – ну, местные жители называют его просто Мир, а мы, магиды, – Ультима Туле.

– Кто такие магиды? – спросила я.

– Значит, Руперт ничего вам не объяснил? – удивился Уилл, открывая ворота в загончик на склоне холма. – Странно. А может, и нет. Земля так далеко в Нет-стороне, что нужно хорошенько думать, кому что рассказывать. Те, кто не поверит, решат, что место тебе в дурдоме, а те, кто все-таки поверит, еще, чего доброго, станут тебя шантажировать. Но мне почему-то казалось, что вам он должен был рассказать. Иногда мой брат слишком буквально понимает правила.

В загоне содержалось ослиное семейство и несколько лошадей. Под разговоры мы бродили между больших серых и гнедых боков, трепали неподатливые уши, похлопывали по шеям и гладили огромные мясистые носы, время от времени прерываясь, чтобы приласкать Петру, которая считала себя гораздо интереснее каких-то там лошадей. То есть это я так делала, а для Ника и лошади были слишком большие, и ослы какие-то непредсказуемые, так что он довольствовался тем, что гладил Петру.

– Так вот, о магидах, – сказал Уилл. – Я – магид, и Руперт – магид, и наш брат Саймон тоже. На самом деле это уникальная ситуация – чтобы сразу трое в одной семье, но у нас у всех оказались нужные качества, а Стэн, наш поручитель, сказал, что это его не особенно смущает, раз надо заполнить три вакансии, открывшиеся почти одновременно. Понимаете, число магидов должно оставаться постоянным.