– Сколько? – уточнил Ник.

– Хороший вопрос, – ответил Уилл, шаря в карманах старого зеленого плаща в поисках сахарку. – По традиции принято считать, что их то ли тридцать шесть, то ли тридцать восемь, но это было до того, как доказали, что число миров и правда бесконечно. Мы думаем, что магидов столько же, сколько миров. Но я знаю десятка четыре, около того. Руперт, скорее всего, знает немного другие четыре десятка, а Саймон – совсем другие четыре десятка. Это потому, что его мир очень далеко от здешнего.

– Выходит, вас по одному в каждом отдельном мире? – спросила я, гадая, надо ли говорить Уиллу, что золотистая ослица охромела, или он и сам видит.

– Нет, она не хромая, она просто бьет на жалость, чтобы выклянчить сахарок, правда, Милезия? – Он уткнулся лбом в лоб золотистой ослице – похоже, выуживал ее мысли телепатически.

Мне стало совершенно очевидно, что в число магидских способностей входит и телепатия, хотя бы в какой-то степени. Но Уилл одновременно говорил с нами.

– Нет, – сказал он. – Мы живем где хотим, главное – чтобы было удобно добираться туда, где мы нужны. В некоторых мирах живет по десять магидов. На Земле, например, – там уютно. В Ультима Туле – только я. А есть еще Корифонская империя. Там своих магидов вообще нет, и никому она не по душе – все ее одиннадцать миров.

– А чем именно вы занимаетесь? – допытывался Ник.

– Словами так просто не объяснишь. – Уилл скормил Милезии второй кусок сахару. – Нет, девочка моя, больше тебе нельзя. В целом мы – те, кто способен контролировать течения, пронизывающие миры. Течение времени, течение пространства… Мы способны подтолкнуть историю в нужном направлении – и людей, и вещи, если нужно, и, сами понимаете, мы обязаны подчиняться очень строгим правилам, иначе…

– Вы о чем говорите – о политике? – уточнил Ник с подозрением и не без скептицизма. – Или это все-таки магия?

Уилл немного подумал:

– И то и другое. Но политиков, по-моему, среди нас нет. Очень трудно оставаться честным, если пойдешь в политику. А мы должны быть честными. Нет, в основном мы работаем с магией. На самом деле есть столько разновидностей волшебства, что я далеко не всегда знаю, с чем именно мы работаем. Понимаете, мы довольно редко воздеваем руки к небу и вызываем бурю. Только если нет другого выхода. Чаще всего мы занимаемся чем-нибудь тихим. Если вы увидите, как я работаю, то, скорее всего, будете разочарованы.

– Я видел, как один из вас проходил между мирами, – проговорил Ник. – Это было, прямо скажем, потрясающе.

– И это полагается держать в тайне. Почему? – спросила я. – И кому вы подчиняетесь? Или просто делаете свое дело?

– Земля лежит в стороне, которую мы называем Нет-стороной, – пояснил Уилл, – а это значит, что там принято относиться ко всему скептически – вот как Ник, – никто не любит, когда им пытаются управлять, и все настроены крайне неприязненно ко всему, что можно назвать волшебством. Да, магиды на Земле держат свои дела в тайне, хотя довольно много наших именно с Земли, потому что там, чтобы колдовать, надо быть очень сильным. Если мы не будем соблюдать секретность на Земле, то сведем на нет половину собственных начинаний. Что же касается самих наших начинаний – ну, инструкция у нас очень общая: по мере сил обеспечивать, чтобы все шло как положено, и в основном мы работаем по своему усмотрению, но нами руководят. В каждой группе миров есть староста магидов, который следит за порядком среди нас, и они спускают вниз так называемые Предопределения. Предопределения Свыше. – Он показал в нежно-голубое весеннее небо над нами, а потом затопал обратно к воротам загона, избегая недоверчивого взгляда Ника, а может быть, и моего заодно.

Я нагнала Уилла, и лошади тоже – они надеялись на добавку сахарку.

– Слушайте, вы что, серьезно? – спросила я, протолкнувшись между серой и гнедой. – То, что делается Там, Наверху, – оно правда к добру? Мой отец заболел раком. Ни с того ни с сего. Если там и правда кто-то есть, то либо им на нас наплевать, либо они редкостно мерзкие типы.

Уилл остановился у ворот и стал ждать, когда Ник соберется с духом и протолкается через лошадей следом за нами.

– Рак – это наш уровень, – проговорил он. – Уровень людей и животных. Входит в условия существования – как и то, что иногда случайно рвешь парадный пиджак или наступаешь на мышь. Даже Наверху с этим мало что могут поделать, хотя можно попросить и они постараются помочь. Обычно там оперируют более крупными единицами. И в конце концов всегда оказывается, что цели у них благие и добрые. Честное слово.

– А вы откуда знаете? – сердито поинтересовалась я.

– Когда за тебя поручаются и становишься магидом, тебе это объясняют, – ответил Уилл, – и напоминают время от времени. Это часть той мудрости, которую получаешь, когда вступаешь в должность. Клянешься трудиться на благо всех миров, а за это тебе все рассказывают.

– Что – все? – спросил Ник. Он подоспел к нам, протолкавшись бочком вдоль ограды.

На это Уилл только посмеялся:

– Мы называем это страшными тайнами.

– Значит, нам сказать не можете? – Я не могла сдержать презрения и обиды.

– Нет, – сказал Уилл. – Открыто – нет. Но по большей части их и так более или менее знаешь. Если бы я выдал вам некоторые страшные тайны, вы бы только посмеялись, как и я в свое время, поскольку многие тайны наполовину известны в виде каких-то избитых истин или детских глупостей вроде волшебных сказок и считалок. Я не шучу! В наши обязанности входит распространять их и следить, чтобы люди хорошо владели материалом, и тогда можно будет в нужный момент свести все воедино. А некоторые страшные тайны, – он распахнул ворота, – известны только по частям. Это – тайны опасные. Я заучил наизусть части по крайней мере семидесяти. Если у какого-нибудь другого магида возникнет нужда в той или иной детали тайны, он придет и спросит меня, и, если ему и в самом деле очень нужно, я сложу свою деталь с его. Это еще и проверка. Мы так поступаем только в крайнем случае.

– Ваш брат за этим и пришел? Чтобы узнать у вас часть тайны? – спросила я.

Уилл снова посмеялся:

– Скорее уж попросить об одолжении. Узнаю, когда девочки от него отстанут. Пойдемте в дом. Очень хочется чайку.

По-моему, Руперту все-таки удалось перемолвиться словечком с Уиллом во время еды, когда было очень людно и шумно. Я этого не заметила. Была занята, помогала Карине – надо было поставить перед каждой из шести девочек по крайней мере по одному яйцу, а потом мне пришлось вести шесть бесед одновременно, раздавая при этом хлеб и помидоры. Я наслушалась про свои ногти. Венеция – та, что с львиной гривой, – желала знать, почему они такие длинные. Ванесса – с прямыми волосами – жаждала услышать, почему они отросли такие желтые. Светловолосая Ванда заметила, что я, наверное, сильно царапаю сама себя, когда чешусь, а ее огненно-рыжая близняшка Виола огорчилась, что у нее ногти всегда ломаются, не успев отрасти, и вполовину такие длинные, как у меня. (Да-да, их всех зовут В. Венейблз. Сейчас-то очень мило, но когда они войдут в возраст и начнут получать любовные записочки от мальчиков, не миновать осложнений.) Только Валентина – та, что поменьше и с львиной гривой, – неумолчно вопила, требуя объяснений, зачем мне, собственно, такие ногти.