Марина подошла к Комаркову.

– Ну, где же твоя «стрелочка», Геннадий? – прихлынула волна радости. Как не порадоваться тёплому июльскому дню, сияющему солнцу, увлечённо занятым работой детям и совсем скорому свиданию с пшеницей, которой суждено заменить «таёженку». Выходит: нету в жизни плохого, оно исчезает, как тень, стоит только заявить о себе лучезарному сиянию. Освещённая им, Марина торопится навстречу счастью. Вот-вот оно должно взяться и прийти.

Комарков повёл Марину в глубину поля. Идёт она и дивится красоте осиянного солнцем поспевающего хлеба. Колосья теперь, ну если присмотреться, отвеивают зелёный цвет – пробивается позолота. Скоро колоски снимут с делянок и обмолотят. Потом заботливые техники бережно переберут и оценят каждое зёрнышко. Подумала: между учителем и селекционером есть близкое сходство. Оба они творят доброе вечное, чтобы люди понимали святую природу.

Геннадий приостановился неожиданно. Огляделся вокруг и сказал второпях:

– Чуть не прошли… Вот она, моя «стрела». Направо, Марина, – делянка. Посмотри… Полюбуйся!

– Эта удача твоя, Геннадий?

– Да. Хороша?

– Ну, где ж ей с «таёженкой» сравниться!

– Ты погоди… Увидишь, что будет.

– Нет-нет, Геннадий, что ни говори, а я вижу и останусь при своём мнении: твоя пшеница – «таёженке» не родня. И не будет!

– Говоришь, будто знала и помнишь её?

– Знала и помню, Иосиф Петрович однажды давал один колосок и мы изучали его с ребятами, когда проходили тему о злаках.

– Вон что… – Комарков смолк.

Заминка показалась Марине странной, и ей представилось, что Комарков подумал в эту минуту о чём-то очень серьёзном. Марина спросила:

– Ты что, не поверил? Правду говорю: не пожалел Иосиф Петрович колоска. Не зря же мы его брали. Столько интересного ребята узнали, с любопытством рассматривали чешуйки, остинки и сами зёрна с остовом – причудливо вылепленной соломиной.

– Хорошо сделал Иосиф Петрович, – сказал, не отходя от своей, неизвестной Марине, думы Геннадий. – Только я не верю. Это была не «таёженка», – Комарков хитро сузил глаз. – Он дал вам колос от другой пшеницы. Сказал одно, а сделал другое. Иосиф Петрович как зеницу ока стерёг каждое зёрнышко «таёжной»… А ты, Марина, теперь путаешь…

– Не могла я, Геннадий, спутать… Колос «таёженки» и сейчас перед моими глазами. В четверть мою длиной (Марина развела большой и указательный пальцы). Веретенообразный, с крохотными остинками.

– Похожих сортов пшеницы много. Бывает, заблуждаются и опытные селекционеры, а нам с тобою… Что говорить, Марина… Учёным ошибка, понятно, непростительна, нам не грешно.

Марина помолчала. Вдруг сковало чувство неуверенности в себе самой. Может, что-то запамятовала, может, чего-то не видела, а старается уверить, что было. Нет, как думала, так и есть. «Таёженка» помнится хорошо. Колос разбирали в классе с ребятами. Сколько радости было у них, что такую пшеницу растят свои люди на родной земле.

Вкралась мысль спросить, сеял ли «стрелу» Геннадий в прошлом году.

Марина не видела её на делянах.

– Геннадий, а ты последнее время ежегодно «стрелу» высеваешь?

– Тебе-то всё равно как…

– Ребятам надо сказать. Они должны знать, бывают ли перерывы в посеве при выведении сорта.

– Ты спрашиваешь совсем не для этого. Марина рассмеялась:

– Хочу, чтобы ты сказал правду.

– На опытных делянах её не было. Сеял в другом месте – у себя на приусадебном участке.

– Почему?

– Нужно было… с научной точки зрения.

Марина, почувствовав, но ещё не осознав ложь, вдруг охладела к разговору. Было такое на душе ощущение: надеясь идти по суше, ступила в грязное болото. Ноги грузнут и вязнут, и нет никакой возможности уберечься от погружения. Что же на самом деле выходит? Она держала в своих руках колос «таёжной» (Иосиф Петрович ошибиться не мог!), а Комарков уверяет, что ничего такого быть не могло.

Где истина?

Об этом она думала дома весь вечер после возвращения с поля, а утром, не остывшая от вчерашнего разговора и гонимая страстью до конца высказать свою мысль, собралась к Комаркову.

Пришла тётка Дорина, сразу взяла на руки потянувшегося к ней Степанку, мимолётно коснулась губами волос на затылке:

– Соскучился, мой черноглазенький!..

Степанка обнял няньку за шею. Марина заторопилась. Простучали по ступенькам высокого крыльца быстрые шаги – Марина уже за калиткой. Гулко звякнула металлическая щеколда. Где же сейчас Геннадий? Сперва заглянула к нему домой. Закрыто – нет дома. Заметила: собравшиеся у колодца несколько женщин наблюдают. Небось, думают, что это учительница в рань такую прискочила к Комаркову. Женщины деревенские любопытны, до всего им охота докопаться и посудачить. Не зря говорится, на чужой роток не накинешь платок. Славная учительница, а соблазнилась на шашни. Мужа в дальнюю деревушку спровадила, вольная птица, что душа просит, то и делает. Нелады с Саней-то у ней. Отвыкли друг от друга. Да не жили ещё толком: после свадьбы парень на фронт ушёл и вскоре канул без вести. И молва-то, видно, ходит не зря, дыму без огня не бывает…

Да что ей, Марине, молва, если пошла она от пустых людей – судят-рядят на свой аршин.

Геннадия разыскала на опытном поле. Ходит озабоченный, в рабочей одежде, смотрит посевы. Марину заметил не сразу, а может, заметив, воздержался обратить скорое внимание. Что нужно Марине здесь в раннюю пору?

– Здравствуйте, Геннадий Лаврентьич! – в голосе примешался посторонний хрипловатый звук. Марина заволновалась.

На голос Комарков обернулся торопливо. Марина заметила на его лице блики замешательства.

– Здравствуй, Марина… – отвёл взгляд на посевы и снова обернулся к Марине. Спросил безразлично:

– Нет, сюда, к тебе.

– Нарочито?

– Нарочито, – помолчала. – Я пришла сказать, что ты вчера мне солгал… показывал не свою «стрелу», а какую-то другую пшеницу. Вначале я было поверила, а когда подумала, то заругала себя: зачем поверила?

– Я говорил правду.

– Нет, ты враньё выдал за правду. Зачем? Это безнравственно. Чернишь себя и меня обижаешь. Вот всё, что сказать хотела. Теперь пойду.

– Ради этого и приходила?

– Стоило прийти. До свиданья…

– Погоди, Марина.

Она сделала несколько шагов по тропе между делян, решительно настроенная не задерживаться, но Комарков, взяв за руку, успел остановить.

– Извини, Геннадий… Я тебе всё, что хотела, сказала. Тороплюсь: ожидает Степанка.

– Я не досказал… Недогадливая же ты особа. Вчера пошутил, хотел узнать… ты биолог, тонко ли разбираешься в злаках.

– Как видишь, кое-что понимаю. И не только в злаках. Во всяком случае, названия и признаки сортов нашей станции помню.

– Похвально! – блики растерянности на лице Комаркова исчезли. Повеселел. – Моя «стрела» на другой деляне…

– Ну, что ж, покажи!

Комарков шёл податно, Марина то и дело приглядывалась к делянам, приостанавливала, расспрашивая про родословную сортов. Ей было интересно, что для скрещивания растений завозятся в Сибирь семена из других далёких стран и что при последующем отборе могут появиться жизнестойкие,