– Простите, повелитель! Прикажете мне принять яд?

– Ты и так принимаешь его чаще, чем слабительное, Гервег… Ачто будет, если девчонка разнюхает? Говорят, у светлых мощнейшая интуиция.

Гервег хихикнул с интонацией пакостной старушки,дождавшейся-таки смерти соседки, которой она два года упорно не возвращаласковороду.

– Не разнюхает! Двенадцать вавилонских мудрецов, которым мысоздали почти что рай в Нижнем Тартаре (всего три часа пыток в неделю, хвалавеликодушию Лигула!) наложили на нее временное заклятье. Она мгновенно забудето грозящей ей опасности, даже если ее предупредят.

– Хм… Ты и здесь распорядился? Но, кажется, у этой магииесть какие-то побочные действия.

– О да, повелитель! Повышенная обидчивость!.. Теперь онабудет набрасываться на всех, пока Мефодий не… – начал Гервег.

– Погоди! Все-таки мы на территории Арея. Лучше будет… –резко прервал Лигул.

Меф так и не понял, что будет лучше с точки зрения горбунаиз Тартара. Ухо ему обожгло жаром. Пластилин раскалился. Буслаев едва успелотбросить его, прежде чем он превратился в оплавленную растекшуюся массу.Проклятый Лигул! Он был слишком осторожен.

Мамай ждал Мефа в машине с тем равнодушным терпением (ехатьтак ехать – стоять так стоять), что встречается лишь у профессиональныхводителей. У разбитого киоска уже начали собираться прохожие. Машины они явноне замечали. Один из мужчин даже ухитрился пройти ее насквозь, на мгновениестав расплывчатым. Помнится, первое время Меф долго привыкал к подобной магии.Она казалась ему противоестественной.

Меф легко вскочил в машину. Для него она была вполнереальной.

– Где мое ухо? – спросил Мамай.

– На совести Лигула. Все вопросы к нему… – кратко ответилМеф.

Мамай сплюнул в пространство – сплюнул, разумеется, тожепластилином – и резко дал задний ход. Буслаев подумал, что обращаться свопросами к совести Лигула хан не станет. Причем не только за отсутствием оной.

* * *

У спортклуба «Пижон» Мамай стал сдавать задом, собираясь сразгону въехать в парковочное место, куда в обычных условиях не встала бы идетская колясочка.

– Перегрелся? – доброжелательно поинтересовался Меф.

– Слушай, а! Новую машину хочу! Эту разбить надо, нет? Вканцелярии что скажут: «Совсем с ума сошел! Старый машина не разбит, а новыйбэрэшь!» – доверительно сказал он Мефу.

Меф в очередной раз удивился Мамаю. Тот то начинал говоритьвполне литературным языком, то общался как узбекский джинн. Должно быть,комиссионеры, эти природные клоуны, были вообще малопоследовательны в своихдействиях.

Меф не стал дожидаться, пока Мамай разберется со староймашиной, и выскочил. К клубу вели обледенелые ступени из гладкого мрамора –идеал строительной бестолковости. Поднявшись, он толкнул вертящуюся дверь ивошел. Никто не спросил у него пропуск. За стойкой дежурного никого не было,лишь пищал сдернутый с рычажков телефон. Рядом стоял белый стаканчик с кофе.Сам не зная зачем, Меф заглянул в него. На дне стаканчика шевелились белыечерви.

Под ноги Мефу подкатилась старая газета. Он ловко наступилна нее и провернулся на каблуке. Газета стерпела, лишь издала короткийсдавленный хрип. На полу на краткий миг обозначился некто, со внешностьюплоской и невзрачной, как профиль на старой монете. «Ну, разумеется! Ничто такне губит комиссионеров, как излишнее любопытство», – подумал Буслаев.

Буслаев прошел через раздевалку, толкнув мешавшую ему дверцушкафчика. Отсюда вели две двери – в душевую и в зал. Меф машинально выбралдверь в душевую. До сих пор никого, кроме прикинувшегося газетой комиссионера,ему не встретилось. Куда подевались Арей и Улита? Об отъезде Лигула он ужезнал. Другие бонзы мрака, видно, тоже не стали задерживаться. Пока все говорилоо том, что мероприятие закончилось, гости схлынули, а он опоздал.

Через душевую Меф заглянул в бассейн, сохранявший следынедавнего разгула. В бассейне плавали пустые кувшины из-под бухарских джиннов инесколько спасательных жилетов с «Королевы Элизабет». Кроме того, на днебассейна лежал колоссальных размеров якорь. Кто-то из бонз или скорее из ихсвиты порядком повеселился.

Решив заглянуть и в другие помещения клуба, Меф огляделся ипонял, что ему придется вновь пройти через душевую. Он был уже почти ураздевалки, когда услышал чьи-то шаги. Не задумываясь, Меф прижался к стене.Едва он это сделал, как мимо него кто-то быстро прошел. Это был суккуб Хнык,сшитый суровой ниткой из двух половин: мафиозного красавца и томной девицырасшатанной нравственности. Хнык был так увлечен, передразнивая кого-то, чтоМефа не заметил. С суккубами это случается сплошь и рядом.

– Ах, нюня моя, какая прелесть! Разрушить самую великуюлюбовь столетия приятнее, чем убить родную маму!

Меф застыл. А Хнык уже томно вертелся, высоко вскидываяруки, как балетный танцовщик.

– Легче, легче, еще легче! Вот так! Возможно, мне позволятвзять ее крылья! Хотя обманут, противные, точно обманут! Бедного ХныкусаВизглярия Истерикуса Третьего вечно обманывают! Вытирают ноги о благородствоего души!.. А, кто здесь?

Хнык пугливо замер. Холодная сталь меча Древнира, меча,способного уничтожать даже духов, коснулась его горла.

– Не двигайся!

Суккуб умоляюще скосил на Мефодия глаза. Обычного оружия онбы не испугался, но этого… Опаснее меча Древнира была лишь коса АидыМамзелькиной.

– Не убивайте меня, наследник! – пискнул он.

– Отвечай: чьи крылья тебе обещали? Дафны?

– Мне? Какие крылья? Что вы, наследник? Клянусь мамой,папой, дедушкой и братцем Тухломошей: ничьи.

Знавший, как мало нежности связывает Тухломона и Хныка,Мефодий невольно усмехнулся. Хнык знал, кем поклясться.

– Жаль. Надеюсь, нитки у тебя с собой? Штопаться придетсядолго и упорно, – Буслаев с трудом удерживал меч, которому не терпелось сделатьХныка на голову короче.

– Не надо, наследник! После вашего меча раны не зарастают!Бедный Хнык окажется в Тартаре. Там такой кошмарный климат! Срочно требуюполитического убежища в Эдеме!.. Пусть меня там насильно обкуриваютблаговониями и кормят апельсинами! Но предупреждаю: разрезанными на дольки, ато я буду подло плеваться гремучим ядом… Ай, что вы делаете? Вы чуть неотрезали мне нос!

– Сожалею. Это не я, это меч! У меня устала рука, – сказалМеф.