Арей, распаренный, крякающий, красный, блаженствовал вумелых руках Хасана. Внебрачный сын джинна вкалывал, как гномик в урановыхшахтах.

– Я сказал, что меня не интересует личная жизнь моихсотрудников, пока они хорошо выполняют свою работу. Даф, сказал я, неоценима всортировке пергаментов! – лениво отозвался Арей.

Меф, знавший, как хитро Даф путает делопроизводство мрака,посылая пергаменты не в те отделы, промолчал. Арей всегда относился к бумажнойрутине со снисходительностью воина, ненавидящего писанину. Ему проще былозарубить комиссионера, чем проштамповать ему регистрацию.

– Дафна молодец. Она… ну это… старается. Делает успехи… тоесть… – поправился Меф, заметив насмешливый взгляд Арея.

– Лигулу мой ответ не слишком понравился. Он сказал, чтотвоя личная жизнь его интересует мало. Пороки для мрака – это святое.Встречайся с кем хочешь, хоть с суккубами, только не со светлой.

– Она не светлая, – сказал Меф.

Арей насмешливо скривился.

– Ой ли?.. Ну мне-то не пудри мозги, дружок! Создания Эдемане для тебя. Ищи девушек на другой дискотеке.

– Почему?

Арей приподнялся и предупреждающе взглянул на Мефа.

– Третья сила. Это тебе скажет кто угодно. Ты перестанешьбыть темным, она перестанет быть светлой. Это дурной, очень дурной пример. Наэйдосы он влияет разрушительно.

– При чем здесь эйдосы?

– В ментальном мире все взаимосвязано. Ты наследник мрака. Чтодопустимо для слуги, недопустимо для господина.

Арей говорил, а Меф и слушал, и не слушал. Он уже понял, чтоего шеф ничего не знает о планах Лигула и о том разговоре в лимузине. Говоритьему или нет? Можно ли считать Арея своим союзником или, прежде всего, онсоюзник мрака?

Мысли плавились, мешались. Перед глазами все плыло. СознаниеМефа съеживалось, как шагреневая кожа. С веника, которым размахивал Хасан,разлетались обжигающие капли. Внебрачный сын джинна уже двоился, но и это былаеще не конечная станция.

Нет, понял Меф, сейчас он ничего не скажет. Просто потому,что язык заблудится, потеряется в звуках, как белая овечка в окрестностяхмясокомбината.

Внезапно стены покачнулись, и Меф, убежденный, чтопродолжает стоять прямо, с удивлением увидел, как на него наплывает деревянныйпол. С сауной клуба «Пижон» определенно что-то происходило. Она раскачивалась,как палуба корабля. Меф шагнул к двери, но внезапно понял, что никуда не идет,а зачерпывает ногами пустоту, поскольку давно лежит на полу.

А бас Арея все звучал, и непонятно было, обращен ли он кМефу или в пустоту.

– Четырнадцать – пятнадцать – шестнадцать лет – это возрастлюбви, мой мальчик. Настоящей любви. Дальше эта способность нередко теряется,ибо к чистой любви примешивается много других чувств, которые имеют к нейстолько же отношения, сколько жук, попавший в миксер, имеет отношение кмолочному коктейлю. Думаешь, я тебя не понимаю? Еще как понимаю. Но главногоэто не меняет: ты должен расстаться с Даф!.. Если ты этого не сделаешь, Лигулрано или поздно до нее доберется. Я хорошо знаю этого паука: он способен долгоевремя умильно улыбаться, а затем однажды подкрадется эдак бочком, будто междупрочим, и нанесет ядовитый укус.

Женщины с легкостью лгут, говоря о своих чувствах, а мужчиныс еще большей легкостью говорят правду.

Жан де Лабрюйер

Пока Меф по капле вытягивал истину из суккуба Хныка ибеседовал с Ареем, Даф в одиночестве шла по улице, поражаясь, как быстроприспосабливаются москвичи к климатическим изменениям. Из окон второго этажаподростки прыгали в гигантские сугробы и выбирались оттуда, извиваясь червяком,часто без шапки, но в великолепном настроении. Отчасти великолепное настроениеобъяснялось тем, что школы были закрыты третий день.

Пропуская друг друга, пешеходы пробирались по всеуглублявшимся тоннелям. Кое-где тоннели покрывались щитами, поверх которых ихблагополучно заваливало снегом. На оживленных улицах тарахтели снегоходы, и тутже рядом крайне довольный чудак с лицом, увенчанным блюдцами круглых очков,лежал животом на санях, в которые впряжены были две лайки. Все чаще попадалисьлюди на самодельных снегоступах из коробок и ящиков, бодро шлепавшие поглубокому снегу.

Что касается лыжников, то их было столько, что это уже нестоит упоминания. Причем лыжи у большинства были охотничьи, широкие, беговые жесовсем почти исчезли.

«Хм… Пожалуй, немного лишений – это как раз то, что нужнозажравшейся цивилизации, чтобы прийти в чувство и стать немного человечнее», –подумала Даф.

Она была не в духе. Ей хотелось летать, а не ползать посугробам. Но летать-то как раз и нельзя было. Трижды она отмечала на горизонте,в молочном небе, стремительные росчерки. Златокрылые! И тоже небось ищут еекотика. Про комиссионеров и говорить не приходилось. Их пластилиновые шустрыемордочки мелькали всюду – в толпе, на крышах, на рекламных вывесках, где ониобнимали стройных красоток, находившихся в полном экстазе от минеральной воды,или, потягивая коктейль, раскачивались в туристических гамаках дальних стран,где никогда не бывает зимы.

Некоторые комиссионеры превращались в манекены в магазинныхвитринах и, одетые в сезонную одежду с ценниками, вертели лысыми головами.Замечая Даф, комиссионеры кривлялись и высовывали языки. Даф поначалудемонстрировала им однопальцевые, двупальцевые и трехпальцевые комбинации,унаследованные у Мефодия, но после, заметив, что комиссионеров этоисключительно забавляет, стала отвечать им магической латынью, что крайнезагрязнило многие витрины.

Неожиданно Дафна увидела на крыше газетного киоска, почтискрывшегося под снегом, розовый пляжный зонт. Среди заснеженного города онвыглядел так нелепо, что она невольно остановилась. Под зонтом на идиллическомпластиковом стульчике сидел мужчина в белом халате. Его загораживалисгрудившиеся вокруг люди.

Дафна протолкалась ближе. К ручке зонта была прикрепленакартонка:

«Фирма психологического консультирования: «ПОПЛАЧЬСЯ ВЖИЛЕТКУ!» оказывает бесплатную помощь населению. Здесь вы можете пожаловатьсяна своих соседей, одноклассников, сослуживцев, начальство, родителей, братьев исестер. Готовьте жалобы заранее в компактной, лаконичной форме. У вас 5 минут.Облегчение гарантируется.

Прием ведет врач высшей категории,

доктор психологических наук,

профессор Хламонов».