class="p1">— Тогда многие дворяне были сторонниками кондиций. Но где здесь заговор? Волков дело о вурдалаке расследовал.

— Дак, ваша светлость, не знает, что имеется донос господина Дугласа. И в том доносе сообщается о всех проступках господина Волкова. Он того Дугласа в заговор вовлек.

— Дуглас? — спросила Анна. — Тот, что в своем доме сгорел два дня назад?

— Тот, ваше величество. И в том Степан Волков виновен.

— Странно, — произнес Бирен. — Странно все это. Донос написал и сразу же помер. Ежели Волков его убрать задумал, то сделал бы это раньше, чем тот написал донос.

— Кто знает, граф? — сказал Ушаков. — Но все чиновники, что с Волковым по сему делу работали, вдруг пропали. И сие странно.

— Как пропали? — не поняла Анна. — Кто пропал?

— Коллежский асессор Тарле! Нет этого чиновника в его доме и на Москве его не нашли. Коллежского секретаря Карпова такоже неделю с фонарями ищут. Не странно ли сие? Надобно Волкова заарестовать.

— Делай! — приказала Анна. — Делай и допрос ему учини!

Бирен снова вступился за Волкова:

— Но, Анхен…

— Молчи, Эрнест! Надобно во всем разобраться! — строго сказала императрица. — Про де Генина я слыхала. И ежели он с Волковым по наущению Дмитрия Голицына был, то сие дело — мерзкий заговор!

Бирен более спорить не стал. Он знал характер императрицы. Нужно было выиграть время и во всем разобраться. Для графа было понятно, что некто желает убрать Волкова с дела. Для того этот некто и привлек Ушакова. Начальнику тайной канцелярии только дай покопаться в государственном заговоре…

Глава 13

Страх

1732 год. Октябрь

1

Архангельское. Имение Кантемиров.

Иван Тарле.

Капитан-исправник Осипов давно служил и многое за жизнь повидал. Не любил он совать нос в чужие дела и потому жил в достатке и никаких неприятностей не ведал. И вот принесла нелегкая нового чиновника из Москвы. Всюду свой нос сует. Этак и до беды недалеко.

— Вы, сударь, в юстиц-коллегии служите? — спросил Осипов.

— Коллежский асессор Иван Тарле, чиновник юстиц-коллегии. Недавно прибыл из Петербурга и временно приписан к московскому ведомству.

— И чего это вас, сударь, все тянет к нам в глушь? Ездят и ездят к нам чиновники. Словно и дел на Москве нет. Я ведь уже имел беседу с коллежским секретарем Карповым. И все рассказал в подробностях.

— Но коллежский секретарь Карпов в Москву не вернулся. И я намерен выяснить, где он находится.

— Я был свидетелем того как господин Карпов покинул имение, сударь. В том могу побожиться. А вот что далее произошло, одному богу известно.

— В Москве знают, что господин Карпов пропал в землях принадлежащих князю Кантемиру. Я прибыл найти его и вернуть в столицу. И коли не произойдет того, то многим здешним начальным людям худо будет.

Осипов воспринял угрозу равнодушно.

— Я человек маленький. Что было приказано, то исполнил. А сопровождать господина Карпова у меня не было полномочий. Ежели он столь ценен для вас, то отчего охрану с ним не прислали? Вот вы, сударь, прибыли сюда не один, а всех своих слуг отсюда спровадили. Сами беду накликаете?

— Вы о какой беде говорите, господин Осипов?

— Дак место здесь имеется нечистое. То место, где языческое капище Чернобога находилось. Я про сие господину Карпову говорил. Но он мне не поверил.

— Что за ерунда этот ваш Чернобог? Что это за идол? Как мог он повлиять на исчезновение господина Карпова?

— А вы не слыхали про Чернобога? Был в древности такой бог, который отвечал за отмщение. Его так и называли Владыка мести. И мог сей бог, коли попросить его, даровать человеку многие годы жизни для осуществления мести врагу.

— Иными словами даровал новую жизнь?

— Может и так. Того доподлинно мне неизвестно. Только издавна в том месте колдовском, где идол Чернобога стоял, люди пропадали. А как госпожа Кассандра к нам прибыла, то и вовсе это место проклятым стало. Искала она места силы и одно такое нашла.

— И вы верите в этот вздор?

— Сие не вздор, господин коллежский асессор. Я вот не лезу не в свои дела, и никто меня не трогает и дорога меня не кружит…

***

Больше Тарле говорить с Осиповым не стал, ибо никакой пользы от продолжения беседы с ним Иван Карлович не ждал. А вот холопы в имени многое могли рассказать, если подойти к делу дознания правильно.

Тарле стал спрашивать.

В древне проживала убогая девушка Настя. Говорили, что она порченная с рождения. Была она весьма красива, но словно не от мира сего. Заговаривалась, бродила по лесу в одиночестве, и иногда пропадала на целые недели.

— А все потому, — сказала чиновнику кухарка имения, — что некогда девица Власта поцеловала её мать, когда та была на сносях.

— Власта?

— Колдунья была такая в здешних местах, барин.

— Я знаю про Власту. Но ты сказала, что она поцеловала мать девушки? — не понял Иван Карлович.

— Так можно назвать укус вурдалака, барин. Мать Настина Татьяна родами померла. А девка получилась порченная.

— Она не в своем уме?

— Бродит по лесу и все какие-то песенки поет. А что поет того никто разобрать не может.

— Это почему?

— Дак слова тарабарские. Говорит вроде громко, а чего говорит никак не понять.

Тарле решил все разузнать и отправился к дому на краю деревни, в котором жила порченная. Дорогу ему взялся показать деревенский мальчишка Мтрошка. За это Иван Карлович обещал ему рубль серебром — деньги для мальца огромные.

— Дом её на самом краю стоит, барин. Там раньше старуха Минеиха жила. А как померла, порченую туда и поместили.

— А с этой старухой тоже было что-то не так?

— Дак ведьма она была. Про то все знают.

— Ведьма? А почему эту старуху считали ведьмой?

— Известно почему. Порчу могла она наслать и заговоры разные знала. Её даже Войку опасался. А Войку сам дружил с нечистой силой. Про то все знают здесь. Ныне тот Войку отсюда съехал.

Тарле перевел разговор на Минеиху.

— А ты сам видал колдовство той старухи?

— Сам не видал. Но только когда помирала она, дядька Кирьян, что был подле Минеихи, седым стал. Он и говорил про то моему батьке. А я их разговор слышал.

— И что говорил тот дядька?

— Минеиха никак помереть не могла. Дух из ведьмы просто так не выходит. Страшно мучилась она, но все жила и жила. И только когда стену домика её разобрали, дух из ведьмы и вышел. Затем стену снова собрали, и там ныне порченная и живет.

— И она