В зале опять возникла тишина, и в этой тишине раздался голос Льва Давидовича:

– А кто твоя мать? Не Кошкина ли Софья Степановна?

– Она самая… – ответил Кошкин.

– Понятно…

По лицу Большова метнулась тень, будто от невидимой тучи. Перед ним стоял сын – тот самый, о котором ему рассказала Софья Степановна. Достаточно было раскрыть глаза и прочесть его адрес, что значится на бумаге – как раз под его фамилией. Лев Давидович вдруг покраснел и стал искать глазами Римова. А найдя, попросил увести молодого человека к себе в кабинет и никуда не отпускать.

– А я? – подал голос Жердяй. – Мы бы сами хотели… Он же хакер!

– Уймись, – сказал Лев Давидович и жестко посмотрел в его сторону.

Римов подошел к Кошкину и, взяв под локоть, увел в кабинет Большова.

Жердяй топтался на месте. Большов опять выкатил на него глаза.

– Может, вы сядете, уважаемый полковник… – сказал он, багровея. Однако ничего этим не добился.

Жердяй вернулся к столу, уперся в него кулаками и принялся говорить. Что ни слово, то гиря либо кирпич в сторону председателя.

– Вы здесь человек новый. Ничего, можно сказать, не знаете, кроме устава корабельной службы…

– На этом закончим… – сказал Большов, едва сдерживаясь.

Однако Жердяй будто не слышал его.

– Согласно Положению о нашей комиссии, – продолжил он, – я обязан собрать коллегию и принять решение…

– Вон… – произнес Лев Давидович, поднимаясь из кресла. – Охрана!

Однако никто в зал не вошел. Двое охранников опасливо заглянули в приоткрытую дверь и скрылись. Большов поднялся и молча пошел к себе в кабинет. Кошкин с Римовым сидели у приставного стола и беседовали, словно старые знакомые.

– Оставьте нас одних, – сказал Большов Римову, и тот удалился.

Лев Давидович утер лицо платком, сел за стол напротив Кошкина и стал с ним говорить напрямую. Речь шла о Машине Возмездия, а также о том, для чего и кем она была создана. Под конец заявил, что она давно уничтожена.

– Это не так, – сказал Кошкин. – Она действует.

– Возможно, – согласился Большов. – Учитывая, что мы теперь получаем бумажки за ее подписью. Кто-то за этим стоит? Не может она сама по себе…

– Трудно сказать… – замялся Кошкин и стал рассказывать о виртуальной встрече с машиной, на которую якобы вышел случайно через компьютер.

Он сцепил пальцы и задумался, перебирая в уме череду прошлых событий. Оживить машину мог лишь тот, у кого был к ней допуск. Это мог быть Шендерович. Пульсар! Ведь именно он утверждал, что надо уничтожить весь мир. Оказывается, дело не в мире и не в его уничтожении. Дело в деньгах, которых всегда не хватает. Сказать об этом сейчас – значит отдать его с Катенькой в лапы Жердяю. Поэтому Кошкин о Шендеровичах решил промолчать.

– Думаю, – сказал он, – подобных машин не должно быть в мире, и если такая действительно существует, то должна быть снята с баланса и уничтожена – на то есть правительство.

– Правительство, говоришь?

Лев Давидович хлопнул себя ладонью по лбу: вопросами снятия с боевого дежурства занималось региональное министерство обороны, упраздненное потом за ненадобностью. Министром тогда был Жердяй, заместителем – Виноградов.

– Странно, очень странно… – произнес Большов, бороздя взглядом пространство за окном.

– Могу определенно сказать, – продолжил Кошкин, – если речь идет об одной и той же Машине, ее невозможно использовать без кода доступа…

– Выходит, тебя подставили, указав адрес. Значит, не спится кому-то…

– Действительно, но кому?

Кошкин вдруг вспомнил старинную притчу: «Какой цветок не вянет от мороза? – А эхо отвечает: роза-роза… Кому не спится в ночь глухую? И эхо отвечает…»

Лев Давидович, словно услышав его мысли, вдруг поднялся из-за стола, отчего Кошкину стало не по себе.

– О твоем существовании я ничего не знал. Прости… – Льва Давидовича заметно трясло. – Мне твоя мама сказала…

Он обошел стол. Кошкин поднялся ему навстречу и стоял теперь, как свидетель перед допросом в суде: вроде не виновен ни в чем, а показания давать приходится.

– Вот ты какой, оказывается. Вырос один… – произнес Большов.

– Я не один… Я с маманей…

– Хорошая у тебя мама. А я твой отец…

Большов обнял сына и поцеловал в щеку. А потом, торопясь, стал рассказывать о себе, о том, что виной всему стало короткое увольнение с судна на берег.

– У нас мало времени, – напомнил сын. – Думаю, Машина разбужена чьей-то программой. Нужен код доступа, иначе мы полетим к чертям… У вас, Лев Давидович, должен быть код, потому что в военное время Верховный главнокомандующий…

– Не могу, сынок, – вздрогнул Большов, – даже если бы сильно хотел: код на ответственном хранении в банке.

– Опять этот банк…

– Код доступен лишь на случай военного времени… Понимаешь, сынок, все мы зависим от каких-нибудь правил – то уставов, то кодексов. Мы жертвы условностей… Что касается кода, могу сообщить лишь главную вещь – она стала мне известна при вступлении в должность. В этом деле замешан народ… Без него никуда.

– Каким образом?

– К сожалению, ничего не могу больше сказать… Хоть ты и сыном мне приходишься… Цифры на особом хранении… Вот твои цифры мне пригодились бы. Как тебе позвонить, если что? Назови мне свой номер…

– Без проблем, – сказал Кошкин и стал диктовать цифры: – Семь, три, два, восемь, ноль, ноль, пять, восемь, девять, один, семь, девять… Аппарат у меня всегда с собой, я его вбил сюда…

Он ткнул себе пальцем в челюсть.

Большов проводил Кошкина к потайному выходу из кабинета, минуя коридор и зал заседаний. Отцу не хотелось, чтобы Жердяй вновь видел сына и щелкал клювом в его сторону. Вернувшись к столу, он сел в кресло, придвинул телефон и набрал номер. Потом поздоровался по-военному и вновь стал просить о помощи, приводя железные аргументы в свою пользу. Однако и на этот раз ему вновь было отказано.

– Мы не можем идти против банка, – заявил чиновник в Москве. И тут же напомнил о долгах перед Центром за ранее предоставленный кредит.

– Мы помним об этом и готовы сотрудничать, – сказал Большов.

– Иначе вы станете банкротом, – напомнил чиновник и отключился.

Большов поднялся из кресла, вышел в зал заседаний. Оказалось, за время его отсутствия явился гость по фамилии Бюст-Халтер, представляющий интересы банка. Это был худощавый невысокий господин лет шестидесяти с темным лицом. Банк был виртуальным, а вот гость – вполне настоящим и осязаемым. Ему предоставили слово, надеясь, что темная личность знает ответы на возникшие вопросы.