герцог, её муж, честный человек, и никогда не согласится на такое. Тут же речь брала сестра, уверявшая, что брат, конечно, может и станет колебаться, но у него есть она, родной близкий человек, который может не образно съездить куда там надо за короной, чтобы взять её для него.

Так сын Филиппа Эгалите Старшего стал королём французов. Европейские дворы были в ярости и с трудом принимали выскочку. Официально многие не приняли вовсе. Практичнее других поступили англичане. Во вскоре последовавших событиях в Бельгии со стороны Острова был предложен король нового государства, а со стороны Луи-Филиппа — королева, которой стала одна из его дочерей.

* * *

Говорят, что успех окрыляет. Так это или нет, но шестидесятилетний король по прошествии первых лет царствования был вполне счастлив. Жизнь удалась! Жалел он только об одном — то что отец не может посмотреть на его успехи. Тем не менее, положение было не самым прочным. С одной стороны, он полностью устраивал тех кто помог ему получить корону. С другой — категорически не устраивал легитимистов, ждущих своего часа. Филипп был неглуп, он понимал как сложно добиться признания этих людей. Этого не смог даже сам Бонапарт, что говорить о нем? Однако, именно мысленное сравнение с корсиканцем наводило на мысль о Египте. Какую-то часть роялистов Наполеон всё-таки смог привлечь к себе за счёт успехов в покорении других стран и народов. Он, Луи-Филипп Первый такого масштаба позволить никак не мог. Но что если ему повезёт ещё раз и он добьётся успеха там где оплошал корсиканец?

Благодаря предыдущим царствованиям, позиции французов в Египте были сильны. А что если…? Да, покорение Египта вписало бы его имя в историю и кратно упрочило позиции во Франции. Но как сделать всё красиво?

В силу обстоятельств, Филипп считал англичан частичным союзником, а Россию, её императора — врагом. К счастью, северная держава являлась собой государство, чья политика сильно зависима от персоны монарха. Если бы он вдруг сменился, то следующий мог быть более сговорчив. Такие вещи не обсуждались, но пожары в театре и лондонской бирже король оценил вполне определённо. Жаль, что так вышло. Русские помешали Египту получить независимость, да ещё под негласное одобрение ведущих свою игру англичан.

Независимость Египта в его планах была первым важнейшим шагом для получения под контроль Франции наикратчайшего пути в Индию и дальше. Турки были союзником во всем, кроме египетского вопроса.

Известие о смерти султана заставило призадуматься.

— Не умер один, зато умер другой. — вырвалось вслух у короля.

Наследником Великолепной Порты становился совсем юный мальчик, что давало пространство для маневра. В Каир и Константинополь полетели приказы, оттуда шли ответы, Филипп всё думал, думал и думал. Такой момент упускать представлялось просто глупым.

«Я должен добиться от англичан выбора из плохого и очень плохого, — решил король, — очень плохое это русские в Константинополе. В Лондоне боятся этого до одурения. Глупцы. Мой кузен Людовик уже ставил их перед выбором что потерять, Индию или колонии в Америке. Они выбрали потерять Америку. Теперь делают вид, что забыли кто выиграл для фермеров ту войну. Отец мне рассказывал как было дело. Что они выберут сейчас, оказавшись в ситуации когда или русские в проливах или мы в Египте? Смешно, но они скорее отдадут Египет, надеясь на свой флот. Если русские сунутся, то их ждёт множество проблем в виде не только Англии, но и Австрии. Священный союз погибнет. Что тогда мы? Лондон вообразил, будто мы боимся того как они. Наивное заблуждение. Но за Египет, за путь в Индию можно повоевать, приз очень сочен. Только достаться он нам должен с виду случайно, в процессе противостояния тем же русским. Так или иначе. И первое столкновение должно быть между англичанами и русскими, тогда у островитян не останется выбора кроме как просить нас о помощи. Что же, поможем. У них и без того отношения на тоненьком волоске, столкнуть их совсем легко. По сути только из-за этой лёгкости оно до сих пор не случилось, как ни смешно. Нужно поднести фитиль к бочке с порохом. Ситуация просто отличная. Этот закон о преференциях для англичан на руку, с ним можно уверить русских, что Франция недовольна и развязать им руки. Но первые действия колеса событий должны закрутить сами турки, а мы окажемся лишь втянуты в него против воли и силою обстоятельств. Сами подложили себе свинью, а еще мусульмане. Наивная попытка всех столкнуть, которую видят решительно все. Азиаты как дети играющие в прятки. Хорошо, столкнете, но останется ли что от вас самих после этого столкновения? Итак. Первый план — с англичанами против русских. Второй план — с русскими против англичан. Великий Дюмурье, я помню твои уроки. Пока напишем этой обезьяне, капудан-паше. Пора действовать.»

Король довольно потёр руки и позвонил в колокольчик вызывая секретаря.

Интерлюдия

В которой в Санкт-Петербурге читают письмо

Юлий Помпеевич, при всей своей грузности, обладал врожденными манерами истинного придворного. К манерам прилагался глазомер, позволявший подмечать еле заметные, можно сказать ничтожные нюансы в настроении людей. Свойство ценное, или, вернее, не имеющее цены для своего обладателя. Вовремя понять — это почти что предвидеть.

Император пребывал в состоянии бешенства. О том графу подсказала шея Его Величества, чуть более обычного напиравшая на воротник.

«Дай себе волю, дай, — думал граф, — наклони голову вперёд и иди словно бык. Расстроен государь. Такая беда. Не подчиняется уставу жизнь. Плац ровный, да земля круглая. Не хочет бытие влезать в рамки, вечно выкинет что-то эдакое. Что произошло в этот раз? Надеюсь мой обретенный сын, а я уверен, что дело в нем, не сотворил глупость слишком великую?»

— Ваш сын, граф. — тяжело процедил император.

— Ваше величество? — изящно склонился Литта, выказывая полную готовность возложить свои седины на плаху славы Отечества.

— Прочтите это письмо.

— Ваше величество! — изумленно отпрянул граф, едва пробежав глазами первые строки. — Но это…

— Письмо от женщины. — кивнул император. — Вы, безусловно, узнаете почерк.

— Госпожа Фикельмон…

— Ведёт весьма активную корреспонденцию с Константинополем. Вы не находите это странным?

Литта задумался, внешне сохраняя бесстрастие. Николай был