Люсьену волей-неволей пришлось сделать то же. Он шел следом за ней, подавляя яростное желание выругать ее за несговорчивость. Но что он мог ей сказать? Предложить купить бальное платье? Этим он нанес бы ей оскорбление.

– А впредь я могу заглядывать к вам? – робко спросил Люсьен, беря ее руку.

У Эмили были самые искренние глаза, какие он только видел.

– Если вы придете, – тихо ответила она, освобождая руку, – меня не будет дома.

– Я очень сожалею о вашем решении. – Люсьен поклонился, чувствуя свинцовую тяжесть в груди.

О том, как жалела об этом Эмили, знала только ее сестра. Эмили спустилась с лестницы и застала Луизу вытирающей слезы.

– Ты отправила его?

Эмили кивнула, и ее подбородок задрожал самым недостойным образом. Луиза вздохнула:

– Зачем, Эмили? Почему ты отказываешь себе в удовольствии? Всего несколько вечеров! Ты определенно их заслужила!

– Его намерения несерьезны, а у меня нет времени для легкомысленных поступков. Я должна думать о Фебе.

– И о себе тоже!

– Я слишком увлечена им, – призналась Эмили грустно.

– Так в чем проблема?

– Я не хочу становиться его… содержанкой.

– Ты и не станешь, – заверила ее Луиза. – Почему ты лишаешь себя простых удовольствий, если есть такая возможность? Зачем отказываться от свободы действий, если он ее предлагает?

– Затем, что я… боюсь.

– Боишься – чего?

– Что мне захочется стать его любовницей, – горько прошептала Эмили.

– Да, проблема, – протянула Луиза после короткого молчания.

У Эмили снова задрожал подбородок, но ей удалось справиться с собой.

– Ты считаешь, что мои опасения лишены оснований?

Луиза крепко ее обняла.

– Отвлекись – вот что я тебе скажу. Сделай одну вещь для своей колонки.

Эмили остановилась на лестнице.

– Если ты честный журналист, – продолжала Луиза, – напиши в следующем номере: «На балу леди Фестер было много прекрасных туалетов, но лучший принадлежал одной молодой даме, сопровождаемой неким джентльменом, в прошлом французским графом».

– Люсьен – маркиз, – поправила Эмили сестру и улыбнулась.

Проведя все утро в жестких тисках тревоги, Габби вконец извелась. Когда лучше сообщить Питеру? Или Квил пожелает сам объясниться с братом?

К тому же ей не давали покоя мысли о судьбе принца. Она вдруг представила себе, как беспомощного Кази-Рао силой вырывают из рук миссис Мэлбрайт.

Неожиданный приступ беспокойства все-таки привел к положительному результату. Укоренившееся в сознании унижение после вчерашнего конфуза отошло на второй план. Осталось лишь ощущение некоторого неудобства.

Предсказание леди Сильвии относительно массового паломничества оправдалось полностью. В Индийской гостиной собралась толпа, хотя шел только первый час утренних визитов. Всем хотелось посмотреть на «модную леди в неприличном платье» или, если по-другому, на «неприличную леди в модном платье» – как кому больше нравилось,

Софи, герцогиня Гизл, приехала раньше всех. При виде Габби в глазах у нее замелькали озорные искорки.

– Я подумала, если я буду рядом с вами, мы сможем вместе принимать соболезнования. По-моему, нам следует предъявить претензии мадам Карем. Как вы считаете, Габби?

Дамы вокруг отметили, с какой непосредственностью герцогиня обсуждает с мисс Дженингем щекотливый вопрос. Кое-кто, сверившись с собственным мнением, не преминул высказаться.

– У этой модистки специфический вкус, – заявила какая-то тощая особа со злым лицом. – Лично я у нее ничего не шью. – Леди патетически возвела глаза к потолку. – И то, что лиф падает, безусловно, ее ошибка.

– Да вы-то что так беспокоитесь, Амелия? – прокаркала леди Сильвия. – Вам с вашей фигурой это не грозит. Если платье даже и упадет, так не на что будет смотреть! – Леди Сильвия в очередной раз проявила себя выдающимся оппонентом, подтвердив, что способна снять голову с любого, кому достанет храбрости ханжески защищать приличия.

Габби кивала и улыбалась, что-то вежливо бормотала и краснела, как только упоминали о лифах. И всякий раз у нее возникали спазмы в горле, когда открывалась дверь. Но Квил все не появлялся. Он вообще редко покидал свой кабинет до ужина. Может, сегодня он придет к обеду?

– Ну что, девушка, жива? – засмеялась леди Сильвия, когда разошлись последние посетители. – Вы еще легко отделались. Скажите спасибо Софи Фоукс. Я же вам говорила, она молодец!

Дверь снова отворилась. У Габби екнуло сердце. Из-за всех этих трудностей она чувствовала себя как в осажденной крепости, но думала только об одном – как ее ненасытно целовал Квил и как в горле у него застрял стон, когда…

Она вдохнула поглубже – для большей смелости. Но это был не Квил, а Питер. Она с трудом представляла, как она посмотрит ему в глаза. Что он подумает о ней, когда обо всем узнает? Из-за нее он может оказаться в унизительном положении. Он представил ее обществу, своим друзьям как невесту, а она на следующий же день переметнулась к его брату!

Габби испытывала страх. Ей хотелось умереть, но еще больше – оказаться в теплых руках Квила и спокойно подумать, как она могла совершить столь недостойный поступок. Почему она согласилась выйти замуж за брата своего жениха?

Час от часу не легче – сначала ее будоражили воспоминания, а теперь наползала тоска.

* * *

Квил вошел в столовую, когда все уже были в сборе. Из чего Габби заключила, что он еще не говорил с Питером. Однако к середине трапезы натянутые отношения между братьями стали настолько очевидны, что она переменила мнение.

За столом зашел разговор о недавнем пожаре на Арджил-стрит, сгоревшей таверне и пострадавшей пивоварне, находившейся по соседству. Подозрения пали на одного рассерженного клиента, который требовал пирог с мясом, но не получил его.

– В этой версии есть ряд спорных моментов, – заметила Габби. – Во-первых, маловероятно, что хозяин таверны стал бы отказывать в пироге, если тот человек махал перед ним факелом. Во-вторых, смущают мотивы. Зачем посетителю было сжигать все постройки? Что уж он вошел в такой раж из-за какого-то пирога? Проще было купить в другом месте. А хозяин мог бы не жадничать!

Квил посмотрел на нее взглядом, более страстным и долгим, нежели предполагало простое согласие с ее логикой. Габби нахмурилась в ответ, предупреждая своего нового жениха, что нужно быть сдержаннее.

Питер живо вступился за владельца таверны:

– Очевидно, это был единственный оставшийся пирог, который он еще раньше пообещал сохранить для Уотча. Или, скорее, для его жены. – Он улыбнулся Габби, после чего добавил нараспев: – Мы не вправе осуждать того, кому предназначался пирог, ибо потребителем оказалась прекрасная дама.