Квил молчал. Он все утро себе внушал, что нужно рассказать ей обо всех своих недугах. В том числе и о мигренях после близости с женщиной – если уж быть абсолютно честным.

– И еще я хочу внести полную ясность в вопрос моего здоровья. – Сейчас он подходил к самому главному, и у нее появлялась реальная причина для расторжения помолвки. – Доктор Транкельштейн опасается, что хромота останется на всю жизнь, во всяком случае, будет возникать при усталости. Я не смогу танцевать. Кроме того, есть другие ограничения…

Когда Габби обратила на него свои прекрасные глаза, он был поражен. В них горел огонь. Был ли это гнев? Несомненно, нет.

– Ваша хромота не останавливает меня, Квил. – Габби не дала ему открыть рот. – И другие телесные последствия того злосчастного случая – тоже.

«На, получи, противный упрямец! – торжествовала она. – Может, теперь ты замолчишь?» Но «противный упрямец» порывался продолжать. Тогда она подумала с некоторой болью:

«Видно, и впрямь передумал».

– Я обязан вас предупредить… – Габби снова прервала его.

– Не нужно, Квил, – сказала она деланно-веселым тоном. – Я прекрасно понимаю, что вы решили меня… отвергнуть, и я предпочитаю это не обсуждать. В конце концов, на меня свалилось поистине ошеломляющее богатство. В данный момент у меня два жениха, и я могу делать выбор. Я буду вполне счастлива выйти замуж за Питера.

Она взмахнула рукой, как бы желая сказать, что разговор окончен, но тут же сцепила пальцы. Во время ее короткой речи лицо Квила потемнело и в глазах появилось что-то такое, что заставило ее немного смягчиться.

– По-вашему, я хочу расторгнуть нашу помолвку? – возмутился Квил. – Вы смеете меня в этом подозревать?

Габби кивнула.

– Я никогда бы этого не сделал!

Как это она так сплоховала? Габби вдруг осознала, что вновь оскорбила английскую добропорядочность. Джентльмен никогда не отвергнет леди – он сделает все, чтобы она сама ушла от него.

– Квил, мы можем говорить друг с другом откровенно как друзья? – Габби положила ладонь ему на руку.

Квил с некоторым недоумением уставился на руку в перчатке. Черт побери! Сейчас опять начнет тарахтеть, что у нее два жениха и ей не важно, за кого выходить замуж. Он решительно не хотел это слушать. У нее один жених – он. И он будет ее мужем! Совесть, истязавшая его весь день, замолчала. Габби принадлежит ему – и точка.

Он хмуро посмотрел на свою невесту и рявкнул:

– Говорите!

Габби в нерешительности кусала губу. Он выглядел таким же разгневанным, как Питер в тот вечер, когда она попыталась поцеловать его на людях. Приверженность английских джентльменов их кодексу правил приличия доходит до абсурда.

– Поскольку мы с вами друзья, вы не должны притворяться. Я все понимаю. Если вы не хотите на мне жениться, не нужно изыскивать способы заставить меня отказаться от помолвки. Это все, о чем я вас прошу.

Габби старалась говорить как можно рассудительнее и не замечала, как ноет ее сердце – она почувствует это позже. Пока нужно было защищать свое достоинство, если уж она оказалась в положении отверженной. К счастью, кроме леди Сильвии, никто не знал об этой помолвке, так как они с Квилом решили пока не оповещать своих утренних посетителей.

Экипаж катил по аллее в северной части парка. Квил, потянув за вожжи, придержал резво бежавших лошадей. Когда они остановились, он молча привязал вожжи к передку коляски.

Лучше бы поехать домой, думала Габби. Под ложечкой появилось тянущее, болезненное ощущение. Продолжать неприятный разговор больше не хотелось, и она выразила вслух свое желание слегка раздраженным тоном.

Квил удовлетворенно взглянул на мирно стоящих жеребцов и повернулся к ней всем своим крупным телом. Их бедра соприкоснулись. Она покраснела, вспомнив, как бесстыдно льнула к нему утром. Стоит ли после этого удивляться, что у него пропала охота на ней жениться?

Не услышав ответа на свою просьбу, Габби повторила:

– Если вы не против, я бы хотела вернуться домой.

Ближе к шести часам число экипажей на аллеях заметно возросло. Почтенная лондонская публика, во всяком случае, та ее часть, которая бравировала своим пренебрежением к холоду, отправлялась в парк себя показать и на других посмотреть. Габби с раскрасневшимися от ядреного зимнего воздуха щеками напоминала восхитительный яблочный пирог.

Ей явно понравилась ее идея расторгнуть их помолвку. Квил это четко понимал, но не собирался отступать. Как бизнесмен он часто сталкивался с неудачами. Они закалили его волю. Сейчас ему ничего не стоило посадить ее одним махом к себе на колени и зацеловать так, чтобы она сама попросила жениться на ней. Но делать это прилюдно – значит, окончательно подорвать ее репутацию. Он этого не хотел. С ласками можно было подождать до вечера.

Не утруждая себя объяснениями, Квил молча развязал вожжи и ловко вывел лошадей на окружную аллею. Габби судорожно сглотнула. В первый миг она подумала, что Квил не стал ее целовать только потому, что был еще слишком сердит. Но по-видимому, причина заключалась в другом. Он твердо помнил цель этой прогулки – он хотел вернуться свободным. Глядя на прядающие конские уши, она пыталась утешить свое несчастное сердце. У нее остается первый жених. Волей провидения она не успела отказать Питеру. Верно говорят: «Пока не распробуешь молоко, не спеши расставаться с деньгами». Теперь, когда ее второй жених «скис», она, по сути, ничего не потеряла. В то же время внутренний голос подсказывал ей, что нелогично и довольно глупо метаться между двумя мужчинами.

В результате она пришла к выводу, что влюблена в Квила и ей безразлично, выйдет она замуж за Питера или нет. Ее мрачное настроение еще более усугубилось, когда она подумала, что Питер, вероятно, испытывает те же чувства, Габби плотно сжала губы, чтобы не разрыдаться. «Ты не заплачешь, – внушала она себе. – Вспомни, еще вчера ты была влюблена в Питера».

Квил искоса взглянул на нее. Она с опаской озиралась по сторонам, его настороженная Габби. Тогда он вспомнил, что Питер рассказывал о Патрике Фоуксе и леди Софи. В период жениховства герцог напрочь забывал о благовоспитанных манерах, и весь город был свидетелем его безумной влюбленности.

Он свернул с аллеи и остановил лошадей.

– Квил, я бы очень хотела вернуться в Дьюленд-Хаус!

У его будущей жены так дрожал голос, что ему не оставалось ничего другого, как ее пожалеть.

Управившись с вожжами, Квил повернулся к ней и стянул перчатки.

Габби бросила взгляд на его руки, потом на лицо.

Квил молча взял ее левую руку и принялся расстегивать маленькие перламутровые пуговки на запястье.

Габби смотрела сверху на его взлохмаченные волосы. Что еще он задумал?

Квил снял с нее перчатку, швырнул ее на пол и взялся за другую. Габби подняла глаза, но, поймав на себе взгляд проезжавшего в экипаже незнакомца, снова уставилась на голову Квила. Он швырнул на пол вторую перчатку. В прикосновении его голых пальцев была волнующая интимность.