лицом Сони всплыл образ девушки из снов, и она коротко вздохнула, страшась задать вопрос и не менее страшась узнать на него ответ.

– А вдруг, их кто-нибудь уже нашел?

– Нет, это вряд ли могло случиться.

– Тогда как… – Соня осеклась и автоматически долила в чашку чай, хотя ни пить, ни есть уже не могла. – К вам когда-нибудь возвращались те, кто решил изменить… Вернее… – Слова застревали и отказывались выстраиваться в предложения. – Вот поместил человек беды в бутылку, а потом передумал. Может, же быть такое?

– А зачем ему передумывать? Разве кто-то захочет вернуть в свою жизнь зло?

– Но бутылку могут найти и открыть. И все равно есть вероятность, пусть и маленькая, что тот, кто открыл…

– Ерунда, – перебила Берта, и Соне показалось, что выражение лица старой женщины на мгновение изменилось. Будто сухая кожа разгладилась, и морщин стало гораздо меньше, но затем они вновь вернулись. – Никто не станет просто так копать рядом с кладбищем, да и для могил там достаточно места, где нет толстых корней деревьев. На сто лет земли хватит.

– Это хорошо…

Значит, не за чем беспокоиться, и сон – это лишь плод воображения? Соня хотела бы положиться на интуицию и знания Берты, но не получалось. «Зачем ты так поступила со мной?» – все настойчивее стучало в висках, будто та незнакомая девушка просила не сдаваться, и сделать все, чтобы правда стала хоть немного яснее. Соня отвернулась, беря секундную передышку, затем вновь посмотрела на Берту и встретила цепкий взгляд темных глаз. Мурашки побежали по телу, и в душе появилось ощущение, будто ее – Соню, сейчас читают как книгу, и нет ничего, что можно было бы утаить от старой Берты.

– Время плетет свою интригу, иногда оно сближает невозможное и делает мертвое живым, а живое мертвым. И уже нельзя понять, кто первый, кто второй, кому гибнуть, а кому спасаться. Или кому спасать того, кто даже неизвестен. – Берта искренне улыбнулась, хотя тема разговора не располагала к веселью. Теперь в выражении ее лица присутствовало удовлетворение, а дыхание стало значительно легче, точно с груди убрали весомый груз. – Все случается именно тогда, когда следует. Равновесие становится сильнее через расстояния, минуты, часы, годы…

Соня попыталась понять услышанное и несколько раз мысленно повторила фразы Берты. «Время плетет свою интригу…» Есть нечто неподвластное разуму, и это не получится соотнести с обычной жизнью. Разве можно, например, объяснить то, как беды попадают в бутылки и остаются там лежать на полупрозрачном дне за зеленым или коричневым стеклом? Незнакомка существует, и она получает удары чужой судьбы. Время… Оно играет какую-то роль…

«Берта не расскажет, а мне самой не разобраться, – торопливо подумала Соня, боясь, что разговор сейчас оборвется. – Если существует даже крохотная вероятность того, что кто-то страдает из-за меня, я должна это исправить. Вот только как?»

«Очень давно я принимала деньги за месть, и вот теперь посмотри на мою спину, она сгорблена и болит…

– За какую месть?

– Беды всегда можно отдать другому человеку. Кто-то хочет подарить их врагу, а кто-то другу. Довольно часто зависть и ненависть оказываются сильнее чести и рассудка…»

Соня встала и принялась собирать на блюдце крошки от печенья. Скатерть совсем уж состарилась, но вышивка гладью сохранила объем и красоту. Сейчас теснота комнаты успокаивала: книги, сундуки, коробки… Соня цеплялась взглядом за детали, решаясь на следующий вопрос.

– А ночные гости, которые отдавали свои беды другим людям… Они не возвращались потом? Не хотели исправить содеянное?

Берта засмеялась сначала тихо, а затем громче.

– Их души слишком черны и покрыты сухой коркой злобы, им не знакомы муки совести.

А Соне эти муки были знакомы, они наполняли грудь продолжительной ноющей болью, будили ночью и не давали покоя утром. Сколько лет ей снится незнакомка, разве можно забыть ее взгляд, полный укора? Они уже стали неразлучны, и далее, год за годом, будут встречаться на краю реальности и сна, чтобы переплести судьбы вновь, но лишь в тех точках, где горе рисует свой страшный узор.

«Она же не пугает меня, а предупреждает, – вдруг поняла Соня. – Девушка с прямыми каштановыми волосами, которую, быть может, я обрекла на страданья, появляется из темноты, чтобы предупредить: беда близко… И еще она просит меня о спасении, ей тяжело…»

– Я должна признаться, – тихо произнесла Соня, сделала шаг вперед, судорожно вздохнула и замолчала, борясь со страхом. Нет, дело не только в незнакомке, есть еще непростительный обман, совершенный пять лет назад в этой комнате. Соня сцепила пальцы перед собой и сжала их, надеясь не струсить, не отступить. Она воспользовалась доверием Берты: украла бутылку и изменила свою судьбу. Слабость и отчаяние тогда одержали победу. – Это случилось давно… я жила здесь, – обрывисто начала Соня, но неожиданно теплый взгляд Берты остановил ее, он будто говорил: «Не старайся, ты не откроешь мне тайну, все в этом доме происходит лишь с моего согласия. Ты поместила свои беды в бутылку? Я сделала все, чтобы это произошло».

– Не старайся, – скрипучим голосом произнесла Берта, и вновь улыбнулась, – ты не откроешь мне тайну. Я знаю гораздо больше, чем может показаться. Твои горести покоятся на краю кладбища, там им самое место.

Глаза Сони наполнились слезами, и долгожданное облегчение коснулось души. Значит, ее ждет прощение? Берта знала, все знала! И она не гневается, ни капельки не гневается, она понимает…

Почудилось, будто комната стала просторнее и светлее, стопки книг и неровные башни коробок с туфлями отступили. Соня, подхваченная порывом чувств, бросилась к Берте, обняла ее и зарыдала. Тревоги, горести, муки совести, сомнения исчезли: пусть ненадолго, но это была радостная передышка.

– Простите меня, – прошептала Соня, – простите. Сейчас я ни за что бы так не поступила.

– Прощают тех, кто виноват, а это вовсе не про тебя, – пряча неловкость, ответила Берта и погладила Соню по голове. – И лучше сядь рядом, а то, неровен час, раздавишь меня. Надо сказать, ты уже не та маленькая тощая девочка-пушинка. – Она усмехнулась и добавила: – Пять лет прошли быстро, я и не заметила их.

Соня долго сидела рядом, держа Берту за руку, они то говорили о чем-то, то молчали. Возвращаться к болезненной теме совсем не хотелось, но главные вопросы пока оставались без ответа.

– Если моя бутылка лежит в земле, то отчего я чувствую, будто кто-то страдает?

– Потому что у тебя чистая душа, и к тому же нам известно далеко не все: время мудрее, у него свои правила и законы.

– А если бы ночной гость, отдавший свои беды другому человеку, все же раскаялся