Ты же знаешь, стоит кому-нибудь прийти, он сразу исчезает. И вот нелепая случайность — надо же ему было высунуться как раз тогда, когда я открыла дверь Нэн.

— А по делу-то что? — спросил он. — Нэн собирается отказаться от аренды и уступить ее тебе? Она с этим парнем помолвлена дольше, чем мы с тобой знакомы.

— Хороший вопрос, — сказала Кэсс. — Другие люди знакомятся, влюбляются. Съезжаются и вступают в брак. Нэн, видимо, не читала инструкцию.

Майка выдержал короткую паузу, а потом спросил, что поделывает Димолей — самый трудный ученик, доставлял Кэсс хлопот больше всех. Хаос воцарялся, едва этот парень переступал порог класса, но он жил в машине вместе с бабушкой, и Майка знал, что в глубине души Кэсс его жалеет.

В школьном буфете Димолей ткнул Дженнаю в спину пластмассовой линейкой и сказал, что это нож-выкидушка. Вот о чем интересно поболтать.

Поужинав, они убрали со стола, составив тарелки на шкафчик у раковины, потому что Кэсс, в отличие от Майки, не считала, что необходимо все вымыть, прежде чем покинуть кухню. Тарелки у нее были из настоящего фарфора, столовых приборов — полная дюжина, а еще всякие приспособления вроде сушилки для салата и подставки для ножей. Мало того — в гостиной стояла весьма основательная мебель со множеством подушек, и все ткани были строго подобраны, а на многочисленных столиках расставлены растения в горшках и керамические штуковины. С точки зрения Майки, малость загромождено, однако впечатление это производило; порой ему казалось, что по сравнению с ее домом его квартира недостаточно «взрослая».

Они перебрались в гостиную и смотрели вечерние новости, сидя на диване по обе стороны от кота, который наконец удостоил их своим обществом. Это был черный худощавый юнец и правда с замечательно длинными белыми усами, он втиснулся между Кэсс и Майкой, зажмурился и замурлыкал. Телевизору приходилось перекрикивать музыку, все еще доносившуюся из кухни, пока Майка не сходил и не выключил радио. Как только Кэсс выдерживает непрерывные потоки звуков? У него от такого мозг словно раздваивался.

Его бы воля, он бы и вовсе без новостей обошелся. Честно говоря, Майка готов был махнуть рукой на эту страну. Похоже, все летело к черту, и лично он ничего не мог с этим поделать. Но Кэсс очень сознательная, ей непременно требовалось усвоить каждую вгоняющую в депрессию подробность. Она сидела в затемненной гостиной очень прямо, напряженно смотрела в телевизор, его свет золотил ее профиль и изгиб шеи. Майка любил этот изгиб. Он подался ближе и прижался губами к пульсирующей жилке под челюстью. Кэсс на миг склонила голову к его голове, но не отрывала глаз от экрана.

— Понадобится десять лет, чтобы компенсировать тот вред, который мы наносим планете за день, — сказала она. — А многое и вовсе не удастся исправить никогда.

— Может, я останусь на ночь? — прошептал ей на ухо Майка.

— У меня завтра школа, ты же знаешь, — ответила она и погладила его по руке.

— Только в этот раз, — сказал он. — А утром, честное слово, проснусь рано и сразу же выметусь отсюда.

Но она сказала:

— Майка?

Она произнесла это вопросительным тоном, словно он чего-то недопонял и она на это указывает, — но сообразить, что он недопонимает, Майка не смог. Она почти всегда позволяла ему остаться. Но сейчас отодвинулась и сказала:

— И к тому же ты ведь еще должен сегодня выкатить мусорные контейнеры, если я не ошибаюсь.

— Вот спозаранку и выкачу, — ответил он.

— А я еще не все оценки проставила, — сказала она.

Майка умел отступить вовремя. Вздохнув, он ответил:

— Ладно, ладно! — И, как только началась очередная реклама, поднялся уходить.

— Остатки с собой не возьмешь? — спросила Кэсс, провожая его к двери.

— Съешь сама, — сказал он.

— Хорошо, спасибо.

— Послушай! — обернулся он к ней. — Давай я завтра приготовлю мое всемирно известное чили. А ты приедешь к ужину и привезешь кукурузный хлеб.

— Ну не знаю…

— Чили на кукурузном хлебе! Ням-ням, — соблазнял он.

— Хорошо, — сказала она, — наверное, получится. Если только пораньше.

Она открыла дверь и наконец-то поцеловала его по-настоящему, а затем отступила, давая ему пройти.

На обратном пути дорога была практически пуста, но тем не менее Майка соблюдал ограничения скорости. Он не признавал теорию, будто законы допускают небольшие отступления. Если 35 миль в час можно трактовать как 38, то пусть сразу так и скажут: 38 миль в час.

«Вполне разумно», — одобрительно прокомментировал бог транспорта.

Майка ехал на запад по Норзерн-парквей. Свернул влево на Йорк-роуд — разумеется, сначала включив поворотник, хотя и ехал по полосе, предназначенной исключительно для собирающихся свернуть влево. Какое-то беспокойство слегка покалывало его мозг. Ему показалось, что Кэсс была не так нежна, как обычно. И с каких это пор ее волнует, нужно ли ему сегодня выкатывать мусорные контейнеры? Но она не из тех, кто склонен к таинственным обидам, как некоторые женщины, а потому Майка отмахнулся от таких мыслей и начал насвистывать «Лунный свет в Вермонте» — последнюю песенку, прозвучавшую по ее радио.

Дальше по Йорк-роуд уже знакомые магазинчики и кафе. Почти все они к этому часу были закрыты, погасшие неоновые вывески едва различимы в сумерках. Снова налево, на Роско-стрит, потом направо прямо у магазина подержанной одежды — и на парковку.

Он вылез из машины, прихватив с пассажирского сиденья рабочую сумку, снял с крыши знак «Технарь-отшельник» и поставил и то и другое на верхнюю ступеньку крыльца. Потом принялся выкатывать в переулок мусорные контейнеры. В 2В — контейнере мистера Лейна — из-под крышки торчала длинная картонная туба от почтовой посылки. Макулатура — в день вывоза неперерабатываемых отходов!

— О-ля-ля, месье! — укоризненно произнес Майка. — Вы засранэс. — Так, по его мнению, французы выговаривали слово «засранец». И, покачав головой, поставил этот контейнер рядом с правильным, из 2АВ.

Некоторые люди просто не в состоянии усвоить правила.

2

На следующее утро, довольно рано, на грани пробуждения, Майке приснилось, будто в проходе супермаркета он наткнулся на малыша. Завернул за угол — и вот он, сидит в одном подгузнике на полу перед полкой с хлопьями для завтрака.

Майка резко остановился и уставился на ребенка. Ребенок в ответ уставился на него, вполне жизнерадостно — типичный круглолицый розовощекий младенец с пушком коротких светлых волос. И ни одного взрослого в поле зрения.

Майка медленно приходил в себя, словно проталкиваясь сквозь слои сна. Открыл глаза, поморгал, уставившись в потолок. Все еще тревожила мысль, что делать с ребенком. Отнести в бюро находок, наверное,