поежилась от холода. За заиндевевшими непрозрачными стеклами шатнулся черный силуэт. Что ж, обычный день в эпоху Уробороса. О том, что это было, она подумает попозже, когда доберется до корта, где можно будет расслабиться, а сейчас расслабляться рано.

Она оглянулась и выдохнула: ей показалось или, в отличие от других станций, на «Беляево» сегодня царил хаос, не характерный для воскресного утра?

Вокруг сновали люди, много людей, как в час пик в понедельник. Майке даже послышалась речь на английском: дежурные объявляли о закрытии какого-то выхода сразу на нескольких языках. А может, это не «Беляево»?

Ее сердце екнуло. Практически все люди были в дорогих строгих костюмах и качественной блестящей обуви, их лица казались какими-то слишком чужими, будто здесь собрались… да боже мой, здесь же и собрались иностранцы! Вокруг нее проходили иностранцы – не туристы, а обычные клерки, спешащие на работу где-нибудь в лондонском Сити. Вот только как они оказались в Москве? Приехали не на ту станцию?

Майка почувствовала слабость в руках, сумка с теннисным снаряжением соскользнула с ее плеча. В одном из подпольных подкастов про Уроборос недавно говорили о таких вот пространственно-временны́х аномалиях в Европе – неужели они добрались и до Москвы?

– Оргия – очень важная сцена в контексте всего сюжета.

– А? – Она вздрогнула. – Что?

– Мы не закончили.

Татуированный стоял за ее спиной, покачиваясь на пятках. Майка закрыла и снова открыла глаза, словно пытаясь прогнать наваждение, перевела дыхание и вгляделась в заросшее щетиной лицо, темные ремешки браслетов на запястьях, тяжелые кожаные ботинки.

На залитой искусственным светом станции метро, под покачивающимися на сквозняке указателями, в своей черной футболке и джинсах такого же цвета он выглядел совсем не страшно, даже привлекательно. В голове у Майки все поплыло: секундочку, но ведь он же был в поезде, он же уехал. Как она здесь с ним оказалась и о чем они все это время говорили? Ах да, конечно, об оргиях.

– Почему оргия – очень важная сцена? – задумчиво и как-то медленнее обычного проговорила она.

– Чтобы победить вот этого клоуна Пеннивайза, детям важно было объединиться, в том числе на физическом уровне, не только на духовном. А что объединяет людей больше, чем секс?

– Видимо, только групповой секс.

Она взглянула на него не без вызова, но он не смутился, не улыбнулся, ничего не сказал: просто смотрел на нее с каким-то безэмоциональным выражением лица, пока где-то на самом дне его глаз не вспыхнуло нечто темное и знакомое, нечто такое, от чего у Майки по телу побежали мурашки.

– Откуда ты взялся?

– Нам надо объединиться, Волчок. А знаешь что? Спойлер: в нашей истории так и будет.

– Зачем нам объединяться?

– Чтобы победить Пеннивайза. Условно говоря. Они, скорее всего, захотят перетащить тебя на свою сторону. Будут рассказывать, будто есть некая легенда. Будут запутывать. А ты не верь. Ведь на самом деле все очень просто, Волчок. Все очень просто.

– О чем ты, не понимаю…

– О чем я? О чем же я… наверное, о том, что жизнь в черно-белую коробку не положишь, в ней много разных цветов, Волчок. Жизнь – разноцветная, как радуга. Чтобы найти папу с мамой, достаточно просто захотеть этого.

– Ты можешь найти моих папу с мамой? – Душа Майки задрожала. А чего она удивляется? Она знала, знала, что сегодня будет хороший день, все знаки указывали на это, все знаки… – Ты знаешь, где они могут быть?

– Их нужно искать, не сдавайся. – Он улыбнулся и, прежде чем ее сердце успело екнуть, слегка дотронулся до ее подбородка своими шершавыми пальцами в опояске лейкопластыря и черных полосок тату. – Хватит уже страдать, да?

Майку слегка потряхивало, она чувствовала его запах: от него пахло лесом, потом, под ногтями скопилась грязь. Но не столько от того, что она не ожидала услышать новости о родителях от незнакомца в метро, сколько от теплоты, прозвучавшей в его голосе, в груди у нее что-то покачнулось. Ей страшно захотелось дотронуться до его теплых рук, забрать кусочек этой силы – темной, странной лесной магии, забрать кусочек жизни. В отличие от нее, его переполняли эмоции и желания, в отличие от нее, его не сломили обстоятельства и он не утонул в полугодичной тоске и депрессии. Наоборот, как от голодного волка, от него исходило живое, звериное тепло. Этот волк от нее чего-то хотел – и так сильно, что его было ни задобрить, ни переубедить, но ведь именно это и было лучше всего, это и было лучше всего…

Гренки в Майкином желудке недовольно булькнули, и прежде чем она открыла глаза, машинист объявил следующую остановку. Она все еще ехала в своем холодном вагоне, она, похоже, заснула и прозевала «Беляево», а татуированного, видимо, никогда и не было.

Глава 3. Чему учит блондинка

Майка выдохнула с облегчением лишь в десятке шагов от двух зеленых чаш с грунтовыми брюшками. Позади остались все препятствия: Макдоналдс, метро, странный-престранный водитель автобуса, который, она чувствовала, не хотел останавливаться на ее остановке и смотрел демоническими желтыми глазами.

Она добралась до места назначения в новой, непредсказуемой Москве, и сейчас наконец наступит момент определенности, единственный момент определенности, который никто и никогда не сможет у нее отнять. Сейчас ее руки, которые она вечно не знает, куда деть, наконец обхватят ракетку; ноги, длинные, облупившиеся из-за вечного пребывания на солнце, врежутся в мягкий грунт, разгонят оранжевые облака над потертой разметкой. И каждая часть ее тела будет на своем месте – важной и нужной. А мысли… мысли на время станут тихими и беспомощными и не смогут ранить.

Майка продела пальцы в прохладные прутья железной проволоки, которая огораживала корты. На солнечной площадке, не обращая внимание на ветер, длинноногая блондинка лет сорока накидывала мячи мужчине лет на десять старше нее, судя по внешнему виду, университетскому профессору. Тот кричал, как чайка, принимая удары на задней линии, и Майка вздохнула, пытаясь сосредоточиться на хлестком одноручном бэкхенде блондинки: Татьяна Олегович явно играла вполсилы, если не сказать в четверть силы, но Майка все равно загляделась.

Вот бы научиться делать такой же дроп-шот, как у нее, но сначала, конечно, нужно исправить подачу. Ее подача уже давно была выдрессированным зверьком и обрела тот почти ритуальный, вечно повторяющийся рисунок, который полуинстинктивно выполняют давно играющие теннисисты – легкое натаптывание на линию, грациозный взмах рук, петелька за плечом и слаженный укороченный рывок в сторону соперника. Тем не менее ее подаче не хватало силы… Холодный ветер накинулся