через час, через месяц, через год? – обнаружили, что компания на соседнем корте сошла с дистанции и наблюдает с лавки за их игрой.

Боря сел прямо на корт; обняв Коко за плечи, Глебас пил воду. Несмотря на накрапывающий дождь, оба взмокли и по очереди прикладывались к бутылке с водой, словно провели под палящим солнцем пустыни много часов. Татьяна Олегович неторопливо раскачивалась на пятках и давала указания, которые ни Агата, ни Майка уже не слышали, но Майка чувствовала, что сейчас блондинку интересовала не только техника удара. Внутри нее тоже жила тигрица, которая понимала, насколько важно бывает для победы желание выцарапать глаза сопернику.

Майка с резким выдохом направляла сильные косые на другую сторону корта, и соперница брала их с элегантностью. Хлесткие с полулета, обратные кроссы, смэши и слайсы неожиданно расцветили корт яркими красками, и в первый раз за утро Майка поняла, что боль в груди куда-то ушла и вязкие непрекращающиеся мысли о родителях на время перестали атаковать, отошли на периферию сознания.

Погружаясь пятками кроссовок в оранжевый грунт, зачерпывая ракеткой воздух вместе с зеленой круглой пулей, она заставляла Агату набегать по корту десятки ярдов и пыталась проводить комбинационные атаки. А потом ее сердце екнуло от страха и восхищения, потому что внезапно соперница развернулась на 180 градусов, сильно сжала рукоять ракетки двумя руками, перенесла вес на левую ногу и форхендом отправила мяч в угол, противоположный тому, где стояла Майка.

Майка крикнула почти так же отчаянно, как час назад профессор географии, достала мяч и окунула свои баклажановые шорты в оранжевую глиняную лужу, покатилась по корту, вскочила, достала еще один мяч и только тут остановилась. Сколько же они играли?

Серые, сливающиеся с воздухом и ветром капли дождя падали на грунт с тяжелым стуком. Все было как всегда, все было нормально, за исключением разве что бури и страшного холода, который облепил ее грудь и спину вместе с мокрой футболкой. И тем не менее что-то еще было не так: нервный импульс покрыл коркой льда ее позвоночник, задел шаловливым хвостом поясницу, осел где-то на нервных корешках, опоясал живот.

Сердце Майки забилось. Так она обычно себя чувствовала за доли секунды до панической атаки, когда телом овладевает нечто находящееся за пределами понимания, начинает хозяйничать и создавать в нем хаос. Подсознание явно что-то заметило и пыталось подать ей сигнал, а значит, какой-то винтик в системе все же раскрутился, и если она сейчас его не найдет и не подкрутит, то скоро в пропасть полетит целый мост.

Видя, как часто поднимается и опускается от волнения ее собственная грудь, она попыталась упорядочить сбившееся дыхание: уперлась ракеткой в мокрый грунт, собралась с силами, задрала голову и всмотрелась в небо. Небо наполнилось шумом крыльев. Стая ворон мягко зависла над кортом, будто кучка зрителей, недовольных остановкой матча. Майке показалось или в хаотичном черном водовороте действительно мелькнули не вороны, а худые человеческие фигуры, закрытые черными плащами и масками в виде вороньих клювов?

Прогремел гром. Негодяй будто знал, когда добавить драматизма, и Майка, чувствуя, что ее сердце бьется все быстрее, взглянула за сетку.

Она бы, конечно, усомнилась в своем странном виде́нии, начала проводить границу между тем, что было, а чего не было – если бы не ее порушенная нервная система, если бы не весь этот длинный-предлинный день со знаками, снами и недосказанностями, если бы хоть одна птица, безмолвно зависшая в небе, издала какой-то звук и если бы Агата не смотрела в небо так же завороженно и пристально, как она сама.

Но над кортом царила тишина, и только дождевая вода бурлила в водостоках стадиона, находившегося где-то под кортами. Майка смахнула со лба мокрые пряди волос, которые стали почти черными, и снова взглянула на Агату. С дрожащим от холода подбородком, такая же с ног до головы мокрая, она переводила внимательный и изумленный взгляд своих прозрачных голубых глаз с неба на лавку с ребятами и потом снова на небо. Футболка в крапинку облепила плечи, словно мокрыми пальцами, короткая юбка задралась почти до линии бикини, но, возможно, впервые в жизни Агата не замечала ни холода, ни неряшливости своего наряда.

Почти одновременно они переглянулись. Интересно, рыжая тоже подумала об этом? На какую-то долю секунды в голове Майки промелькнула жутковатая мысль, будто и Глебас, и Ко, и Борька неживые – так неподвижно они стояли, замерев, словно люди со старых фотографий из бабушкиного альбома, и поблескивали тускло подсвеченными циферблатами часов – люди, захваченные врасплох человеком с камерой. Должно быть, он тоже давно умер, этот человек, который снимал, все они умерли, и от их жизней остался лишь окрашенный в сепию, случайный, ничего не значащий кадр.

Майка медленно, очень медленно закрыла глаза и открыла их снова, мокрые ресницы коснулись нижнего века. Что-то здесь не так, давай же, думай…

– Играйте! – каким-то новым, непривычным голосом приказала Татьяна Олегович, и от того, какое расчетливое и холодное выражение появилось на ее лице, Майка вздрогнула. Так вот откуда ее паника.

Нет, это была не блондинка, блондинка никогда бы не позволила своим ученикам играть под страшным ливнем, не стала бы смотреть на них так, разговаривать с ними так, будто они просто функция, а не люди. Вот только она стала, а вместе с ней в холодных и равнодушных зрителей превратились Кошка с Глебасом и Борька – даже вечный весельчак Борька. Все они смотрели на корт с отвлеченным любопытством и вроде бы были собой, но на самом деле – нет. Татьяна Олегович крикнула:

– Сейчас нельзя останавливаться! Играйте!

Звуковая волна ее голоса словно прошла через плотное, пуленепробиваемое стекло, прежде чем дошла до Майки. Ах, если бы только блондинка снова стала веселой и доброй и запустила бы в нее тем мощным шаром из счастья, что и утром! Они, скорее всего, захотят перетащить тебя на свою сторону. Будут рассказывать, что есть некая легенда. Будут запутывать. А ты не верь. Ведь на самом деле все очень просто, Волчок. Все очень просто.

Кошка и Глебас с Борькой оставались неподвижными и теперь изучали свои запястья с какими-то похожими, зачарованными лицами. Или не запястья? Холодная футболка, прилипшая к груди, показалась Майке куском льда, и она приложила руку к горлу, стараясь восстановить дыхание и вернуть себе ясность мыслей. Да нет же, нет, все они, как зачарованные, смотрели не на запястья, не просто на запястья, а на совершенно одинаковые тускло подсвеченные часы с сумасшедшими разноцветными стрелками.

И