ей на плечи, где-то на дороге прокричала странная сирена, которую в Москве Майка никогда не слышала, и она задумчиво обернулась к дороге. Интересно, что там проехало и в какой стране произошел сбой сейчас?

Франция? Англия? Германия?

Она прислонила лоб к холодным металлическим прутьям, прикрыла глаза и наконец позволила себе сдаться. Тупая боль, как упрямая птица, клюнула ее в сердце: ни во Франции, ни в Англии, ни в Германии, ни на земле, ни под землей ты больше никогда не увидишь маму, потому что туда, куда ты хочешь, не выдают визы. Никогда.

«Это просто приступ, и он пройдет, – сказал мамин голос в ее голове, совсем как когда мама была еще в этом измерении, с ней рядом, – как морская волна набегает на пляж и затем откатывается назад. Как порыв ветра, который приходит и уходит. Как начинается и заканчивается каждый твой приступ боли».

«Никогда».

Какое страшное слово.

Звук ударов по мячу напоминал биение сердца и совпадал с ее собственным пульсом. Майка выдохнула и вдохнула, как учили на йоге; представила себе пушистый вилсоновский мяч, погружающийся в грунт, ощутила запах его нагретой резины, покрытой нежным пушком, мысленно сжала в ладонях каучук, не мягкий и не жесткий. «Думай о ее ракетке. У блондинки была шикарная ра…» – «Никогда, нико…» – «Просто думай о ее ракетке. У нее шикарная ракетка: струнная формула 16–19, толщина обода 23/26/23 миллиметров, 300 граммов веса: немного легкая для мужчины и идеально подходящая женщине – маневренная синяя красавица, отправляющая мячи глубоко в корт…»

– Май, все в порядке? – Татьяна Олегович махнула ракеткой над головой.

«Как же это здорово, наверное, когда у тебя есть деньги и ты можешь купить себе такую вот ракетку, струнная формула 16–19, толщина обода 23/26/23 миллиметров…» – «Никогда…» – «А у блондинки, – Майка знала, – десяток таких ракеток, целый десяток, если не больше».

– Ты как, Май?

НИКОГДА.

Она подняла голову:

– Эй! Майка! Зайка! Балалайка! Ты в порядке?

И каким-то богом данным чудом мысли о теннисе вновь сотворили свою всегдашнюю магию – боль, пульсирующая в груди, стала потихонечку таять, словно мороженое на жаре.

Татьяна Олегович молча стояла на корте и смотрела на свою ученицу озабоченным взглядом, и Майка вяло махнула ей рукой.

Майке показалось, что она чувствует, насколько разогрета после длительной тренировки блондинка. Капельки пота под мышками, напряженные мышцы под мокрым белым топом, энергия, глубоко скрытая в запястье и плече, состояние глубокого фокуса – сейчас она выстрелит.

Майка отшатнулась несколько позже, чем было нужно. Желтая пуля накрепко вошла в ячейку железной проволоки буквально сантиметрах в пяти от ее виска.

– Полегчало? – Татьяна Олегович прыснула.

«С такой силой и точностью удара ей надо было играть на профессиональных турнирах, а не тренировать детей в университетской сборной, – не без раздражения подумала Майка. – Что она тут делает? Нет, серьезно, что она тут делает?..»

Если бы блондинка захотела, это вполне мог бы быть последний Майкин визит на корт. Хорошо, может быть, не последний, ведь изгородь, скорее всего, смягчила бы удар, но все равно это было рискованно, тем более что после удара в голове у Майки что-то сместилось.

И в этом была вся блондинка: она обладала какой-то магической силой менять людей и предметы вокруг себя и делала это, на памяти Майки, далеко не впервые. Эффект от ее удара не заставил себя долго ждать и в этот раз – очень странный эффект.

Майка смахнула волосы с лица: мир вокруг приобрел четкие грани, как будто бы к ее лицу прилила кровь. Воздух стал насыщенней, ветер щекотливо коснулся шеи и затылка, взъерошил волосы, в груди шевельнулся знакомый червячок. Это было предвкушение. Ей страшно захотелось играть, желание отбить этот и другие мячи, как цветок, распустилось у нее в сердце. Ровно двадцать шесть ярдов от одной задней линии до другой, плюс ярда три до изгороди, за которой она стояла. Чем она в нее стрельнула?

Майка перевела взгляд на корт. Блондинка положила левую руку на свой плоский живот и склонила голову, словно пыталась разглядеть выражение Майкиного лица сквозь заросшие плющом ячейки железной проволоки.

– Полегчало?

– Да говорю же, полегчало, – пробормотала Майка и, недоверчиво поглядывая через правое плечо на блондинку и ее подопечного, побрела в ФОК переодеваться.

У нее было странное ощущение, будто Татьяна Олегович заглянула ей в душу, подкрутила настройки и по итогам своего маленького исследования решила пульнуть в нее коктейлем из хорошего настроения. А все-таки как грустно ей было с утра и какая, должно быть, хитрая бактерия сидит в ее голове, раз тревога перешла в наступление таким мощным укрепившимся фронтом, вырвалась на свободу и, как пламя, стала пожирать пути отхода: тоннели, вагоны, сны.

«Надо бы рассказать про татуированного бабушке, хотя, стоп, стоп, стоп, нет, не бабушке, точнее, не только бабушке». Словно ее осенила какая-то мысль, Майка на секундочку остановилась и задумчиво прикусила нижнюю губу. ФОК стоял на возвышении, откуда открывался вид на стадион, полупустую автостраду и четыре корта оранжевого цвета.

На одном из них двигались две знакомые фигурки, предштормовой ветер болтал лохматые верхушки деревьев по краям стадиона, гнал тяжелые серо-желтые облака по небу со скоростью света. Как они будут играть в такую погоду? Как они уже играют? «Надо бы рассказать о татуированном Татьяне Олегович», – рассеянно подумала Майка, а потом ей пришла в голову еще одна мысль или даже в большей степени ощущение, чем мысль.

Да ведь она уже знает про него, блондинка уже все знает. Она узнала, когда пульнула в нее своим мячом из хорошего настроения, просветила ее душу, словно фонариком, протянула тонкую энергетическую нитку между ними с помощью теннисного мяча. Или, может быть, она узнала уже давно – сейчас это было совсем неважно. Главное – она знала.

Сменив уличную одежду на баклажановые шорты и дешевую лайкровую футболку, переливающуюся на свету, Майка натянула на ноги старенькие кроссовки, захлопнула дверцу железного шкафчика и вернулась на солнечный ветреный корт. Ни Коко, ни Борька, ни Глебас еще не подошли. Блондинка бродила за задней линией, собирая на ракетку мячи, хаотично разбросанные только по одну сторону сетки, там, где играл ее ученик, и Майка подумала, что этот рисунок мячей – точный слепок с битвы, только что отгремевшей внутри его души.

Истекая по́том, он отдыхал на лавке под вышкой судьи и устало смотрел на корзину мячиков, светящуюся на солнце, как горшочек с золотом.

– Доброе утро! – Майка закрыла за собой калитку, подошла к лавке и сбросила с