– А полагается два? – спросил я.

– Два, – буркнул он.

– Это вы мне тот давешний возвращаете? – спросиля.

Оно расхохоталось и отшвырнуло меня сразу через турникеты наперрон и рот залепило кляпом из «Вечерки», надвинуло на уши чью-то тухлуюшляпу, скособочило кожимитовые каблуки, обсосало снизу отвисшие брюки, вкарманы насыпало мерзких катышков – валяй, дуй через столицу, великийгражданин.

Зазвонил телефон. Конечно, Машка, кому же еще. Ну чего ей отменя нужно? Может быть, и вправду она шпионка, как нашептывал мне еще тогда вЖеневе вице-президент общества по культурным связям, сам трижды «засвеченный» иникому не нужный шпион. Тогда я разыскивал ее по всем барам, а она хитропо-шпионски удирала то с одним парнем, то с другим. Впрочем, если онадействительно шпионка, то за все годы нашей связи она не вытянула из меняничего, кроме того, что женщина обычно вытягивает из мужчины, один лишь секрет,секрет жизни. Нет, Машка не шпионка, она только лишь слепое орудие в хитроумнойрассчитанной на долгие годы игре сил мирового имперосиомаомудизма.

– Внимание, – сказал я в трубку через одеяло.

– Привет, лапуля! – закричала мадемуазель МарианКулаго. – Опять ты залез под одеяло? Ты не представляешь, какиепотрясающие я видела сегодня у Мемозова работы Кулича! По-моему, он скорообойдет Фиокса! Ты с ним знаком?

– Внимание, – сказал я. – С вами говоритэлектронный секретарь Самсона Аполлинариевича Саблера. Прошу записать вашиданные на магнитную ленту.

– Новые фокусы! – расхохоталась Машка. – Небосьуже вылакал всю мою бутылку? Ты не представляешь, маленький, какой я тебеприготовила сюрприз! Он, не могу удержаться, дура я дура, сегодня же вечеромпривезу тебе его, он весь в искрах и теплый, надеюсь, прокормишь? Знаешь, это…

– Внимание, – прервал я ее. – С вами говоритэлектронный секретарь…

– Дважды повторенная острота становитсяглупостью, – с живостью необыкновенной парировала она. – Да! Сейчасты взвоешь! Потрясающая новость! Приехал твой кореш, Патрик Тандерджет!

Я повесил трубку и выдернул шнур телефона из розетки.Несколько минут полежал, пытаясь унять дрожь, но тщетно: Машкин звонок сделалсвое дело – все уже было ясно на сегодняшнюю ночь.

Вскочив с постели, я крепко приложился к бутылке, потом, находу выскакивая из дневных деловых брюк, пробежал по квартире, плюнул в экрантелевизора, где все еще соревновались в отредактированном остроумии какие-тотам «физтехи», вытащил из груды белья вельветовые джинсы «леви'с», из грудыстарой обуви свою «альтушку», дунул в нее… Саксофон обиженно завыл;

– Ты меня совсем забыл, лажук!

– Кочумай! – виновато ответил я. – Сегодняпогуляешь!

Инструмент плаксиво канючил:

– Думаешь, ты один такой умный, да? Тоже мне гений!Говно! Бросил товарища в вонючий угол, где кошка твоя ссыт! У меня клапана отее мочи ржавеют. Некрасиво это, лажук. Еще Ромен Роллан сказал: «где нетвеликого характера, там нет великого человека»…

– Неправильно цитируешь и вообще не наглей, –пробурчал я. – Давай-ка лучше раскочегаримся!

Он тут радостно завопил петухом, заблеял, загоготал, какмолодой, в предвкушении вечерней вакханалии.

«Белая лошадь» толчками продвигалась по кровотоку, глухостучало сердце, предметы привычно менялись, теряли свой непонятный устрашающийсмысл, приближались и сладко тревожили, как в юности. Дух юности, вечерожиданий – вот первые подарки алкоголя.

Передо мной лежала ночная Москва, безмолвная и чистая.Поблескивали под фонарями сухой наезженный асфальт и стекла телефонных будок. Втихом углу возле булочной под усталой листвой шевелился, чуть пощелкивая, флаг,выпрямлялся и трепетал ровно, укромно и сокровенно, жил своей личной ночнойжизнью и думал, что за ним никто не следит. Пойманный неожиданным приступомлюбви, я долго смотрел на флаг. Вот ведь бедолага, днем агитирует посетителейбулочной, а ночью-то, оказывается, ночью-то, оказывается, ждет кого-тотерпеливо, по-рыцарски…

Шел уже одиннадцатый час, когда Самсон Аполлинариевич Саблерприблизился к «Синей птичке». У входа теснились любители джаза. Кафе былонабито битком, из полуоткрытых окон несся жуткий вой, это играл на своембаритоне Сильвестр. Он заглушал все звуки и перекрывал аплодисменты. Саблерпостоял и послушал голос друга и посмотрел, как фаны борются у входа сдружиной.

Наконец Сильвестр кончил свое соло. Сквозь треньканьепианино донеслись крики:

– Чего они, гады, не открывают? Там еще можно стоять!

– Ребята, поднажмем!

– Говорят, Самсик приедет!

– Вы мне говорите! Самсик сейчас на Дальнем Востоке вНаходке, посылку из Японии ждет!

– Ладно свистеть-то! Вон Самсик стоит!

Все обернулись и уставились на него с восхищением.Действительно, можно было восхититься молчаливой фигурой в джинсах и кожанойкуртке, с футляром под мышкой, таинственной фигурой знаменитого в этих кругахСамсика.

– Самсик приехал! Ну, будет цирк! Вот свинговый парень!

– Эй, дружинники-суки, открывайте!

– Самсик, привет! Давно из Находки?

– Только что с самолета, – сказал он. – Ушиеще заложены.

Он увидел дрожащие глаза человека, которому больше всегохотелось выглядеть его близким другом, посвященным, своим «свинговым» малым, ипротянул ему руку.

– Хелло, старик!

– Самсик! – задохнулся тот от счастья.

– Получил посылочку из Японии?

– Да, получил. Вот сакс получил.

– От Садао Ватанабе?

– Точно, от Садао.

– Самсик, да это вроде твой старый сакс, – ляпнулкто-то из-за спины.

– Новый, – возразил Самсик. – Новый, носовсем как старый. Специальный. Старый-то у меня в Вильнюсе Элка увела.

– Я говорил! – завопил «близкий друг». – Я жеговорил, что старый у тебя в Вильнюсе Элка увела! Я говорил, а мне не верили!

– Точно, увела, – кивнул Самсик и протиснулсянаконец в кафе.