Спустя двадцать восемь минут мы летели к берегу, на котором успели собраться почти все желающие приобщиться к естеству науки. И их было даже больше, чем вчера при заселении. При этом женщин было столько же, сколько и мужчин. Я победоносно улыбнулся, позлорадствовав про себя.

«Дурацкая панорама», подумать только! Над одной только вступительной речью я работал несколько дней кряду! Все же, что требуется от нее, это просто молчать и слушать. Видимо, для некоторых это непосильный труд.

— Ох, тебя так и терзает. — Вставил свои пять копеек Ивлин, и я спроецировал свои заключения на него тоже.

Разумеется, Ив имел в виду похмелье.

Гравитационная подвеска ритмично заурчала у берега, шурша песчинками. Мы припарковали летучку у кромки воды и вылезли из кабины. День только занимался, и солнце блистало повсюду: в воде, в отполированных крыльях летучек, в стеклах защитных очков прохожих. Мои глаза болезненно зажмурились, реагируя на вездесущий свет резью и синхронной болью в висках. Заметив мои новоиспеченные проблемы, Ивлин выудил из прибагажного кармана нашей летучки пару старомодных очков. Нацепив на себя очередной раритетный вызов психике общественности, он протянул мне другие. Нельзя сказать, что у меня был выбор, поэтому я в гробовой тишине надел широкие темно-коричневые очки. По счастливой ухмылке Ивлина я рассудил, что выгляжу полнейшим идиотом — ведь ничто другое не могло обрадовать его таким образом.

— Рад, что нас теперь таких двое? — Надо бы что-то сделать с голосом перед выступлением. Сейчас я звучу крайне непрезентабельно.

— Нас, дружище, всегда было таких двое.

Ивлин сгреб меня в охапку и дружественно потряс из стороны в сторону. Моя мигрень заскакала внутри черепа словно попрыгунчик. Я буркнул что-то и отстранился от Ива. Сегодня на нем была кремовая однотонная рубашка с рубиновыми пуговицами, которые зажигались от солнечного света как сигнальные огни.

Все начальство было уже в сборе. Ответственные лица трех государств сгрудились у сцены и окидывали любовным взглядом свое последнее организационное творение. На одно мгновение я почувствовал к ним что-то сродни сочувствию. В их взглядах сквозила сильная тоска, в то время как стальная выправка соответствующего статуса держала их по струнке. Я ощутил, как рука Ивлина дважды легла мне на лопатку в привычном жесте, и наши пути разветвились — он направился к небольшому темному тенту с надписью «бар», а мой путь лежал прямиком к начальству.

Нехотя снимая солнцезащитные очки и пряча их во внутренний карман темно-коричневого пиджака, я подошел и поприветствовал начальство. Мне вежливо кивнули, я вежливо отказался от бокала праздничной выпивки.

— Мистер Уоксон! Готовы толкнуть речь? — Ко мне обратился габаритный хвастун, которого так ловко осадил Ивлин. Это воспоминание вызвало микро-улыбку на моих губах.

— Разумеется.

— Уильям.

Мимолетное, но значительное касание. Маргарет тронула меня рукой чуть повыше локтя, чтобы привлечь мое внимание. Не стоило: только она одна из начальства зовет меня по имени.

— Уверена, ваша речь проработана до мелочей.

— Ваша уверенность мне льстит.

Обмен вступительными фразами. Маргарет легким движением смахивает невесомую челку со лба и аккуратно обвивает пальцами бокал, который ей поднес подоспевший официант. Все начальство одето в строгие темные тона, несмотря на вездесущее солнце. На Маргарет приталенное деловое платье с кроваво-красным тонким пояском. Я почему-то вспоминаю пуговицы Ивлина. И следом почему-то вспоминаю задернутое до колен смятое серое платье.

— Ваша работа, Уильям, не имеет аналога. Это беспрецедентное, просто невероятное творение. — Продолжает Маргарет, отпивая из бокала темно-красное содержимое.

Не зная, как лучше отреагировать, я останавливаюсь на смущенной улыбке и благодарном наклоне головы.

— Вы проделали огромную работу. — И Маргарет снова касается моей руки. Этот акцент заставляет меня встрепенуться. Лишняя тактильность в обращении необычна для представителей начальства. Я с повышенным вниманием заглядываю в ее кофейные глаза. — Это нелегко, но мы хотим, чтобы вы знали: вы все сделали правильно, Уильям.

Еще пару мгновений мы смотрим в лица друг друга. Маргарет настолько тактична, что не позволяет себе сказать ни слова укора в мой помятый похмельем адрес. Она серьезна, как и всегда. И ее слова весят гораздо больше, чем звучат, но я слишком дурно себя чувствую, чтобы разобраться с ними.

Словно взрыв, по пляжу разнеслась торжественная музыка. Это была необычная, несколько фривольная мелодия с вплетенными элементами гимна трех государств. Это был знак об открытии панорамы науки. С неопределенным чувством я отстранился от Маргарет и поднялся на сцену. Кто-то в относительной близости от бара начал аплодировать, и остальные вежливо присоединились к приветствию.

— Благодарю. Кхм.

Пока стихали последние хлопки, я воспользовался моментом и прочистил горло. Свою речь я помнил наизусть, но сегодняшнее утро доставило моей голове много хлопот, поэтому я решил подстраховаться и выудил из кармана бережно сложенные листки. Я начал с поверхностной шутки, которая вызвала легкую рябь по толпе и немного ослабила напряжение. Затем я пустился в подробное описание всех экспонатов и уголков выставки, обратил особое внимание на те временные периоды с их изобретениями, которые, по моему мнению, этого заслуживали, и завершил свою словесную заготовку рассказом о сооруженном мною «чемодане».

Кажется, я совсем утратил и без того призрачную связь с общественностью. Я был вынужден брать дополнительные паузы, чтобы дать людям завороженно погудеть и переговорить друг с другом, когда речь заходила об очередной чересчур научной тягомотине. В этом неспокойном море неясных мне эмоциональностей моим ориентиром служило начальство — пока они утвердительно кивали на мои слова, я знал, что все делаю правильно. Это внушал матовый пристальный взгляд Маргарет.

— Спасибо. — Толпа снова начала аплодировать, на этот раз громче и даже с восхищением. От бара донесся одобряющий свист. — Теперь можете задать вопросы.

Вверх вздымается дюжина рук. Выбираю наугад. Мужчина средних лет.

— А воду расщепит?

Какой бестолковый вопрос.

— Воду расщепит тоже. — Спокойный ответ. — Но лишь в радиусе действия устройства.

Толпа взбудоражено гудит. Я вздыхаю. Выбираю следующего. Темнокожая женщина с бокалом кок-тэйля.

— И каков радиус действия устройства, мистер Уоксон?

— Учитывая, что на момент активации «чемодан» будет находиться в высотках, — для наглядности я махнул в сторону стальных стрел, мерно покачивающихся на волнах, — рассчитано, что радиус его действия достигнет пляжа и углубится в материк еще на полтора километра.

— И все, что будет в границах, просто исчезнет? — Вопрос без разрешения, но я понимаю их переживания.

— Не углубляясь в научную терминологию, да. Высотки, вода и дно под ними, пляж и полтора километра земли — все перечисленное, включая граждан трех государств, расщепится, преобразовавшись в иную материю. Само собой, сооружения городов за пределами круга, возведенные нашей жизнью, не сохранятся