Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не понял, пацан? Ты чего здесь делаешь? — спросил бородавчатый.
— Так это, шел, упал… — жалко пробормотал Кирилл.
Он с ужасом смотрел на яйцебородого, который уже сам раздевал глазами его девушку. Смотрел на этого урода и Ерема. Смотрел и закипал, как будто тот покушался на его честь. Но пока не вмешивался, хотя и собирался. Не по понятиям это, вмешиваться в дела конкретных людей, тем более из-за женщин, но сейчас он думал по-другому. И плевать, в чем там накосячил Кирилл, а может, и его подружка.
— И так семь раз, да?
— Почему семь раз? Один!
— Почему семь раз? Да потому что еще шесть раз осталось. Или ты думаешь, что все?
— Я… Я не думаю…
— А ты думай!.. Бабло с тобой?
— Э-э, нет ничего!.. То есть деньги есть, но не здесь… Я же не думал…
— Ты знаешь, сколько нам торчишь?
— Ну да, конечно…
— Так вот уже пятьдесят процентов набежало.
— Так много?
— Завтра сто будет, — сказал яйцебородый, облизываясь на блондинку. — Но ты не бойся! Без процентов отдавать будешь. Проценты мы с собой заберем!
Он протянул руку и пошевелил пальцами, предлагая девушке присоединиться к нему. Но та, бледная как смерть, вжалась спиной в оконную раму.
— Сегодня пятьдесят процентов отработает, завтра пятьдесят процентов отработает, послезавтра… — скалился бородавчатый. — Как деньги будут, заберешь!
— Отработанную! — гоготнул яйцебородый.
Он резко шагнул к девушке, схватил ее за руку и потянул на себя. Она схватилась за трубу, подведенную к батарее центрального отопления. И в ужасе глянула на Кирилла, который должен был, но не мог прийти ей на помощь. Даже не собирался. Типа, прикован к постели.
Ереме тоже нельзя ввязываться в драку, один сильный удар в живот, и он до конца жизни будет ходить в калоприемник. Но тем не менее он готов был идти до конца.
— Да ты не бойся, кроха! Больно не будет! — гоготнул яйцебородый.
Он сгреб девушку в охапку, отцепил ее от батареи.
— Будет больно! — громко сказал Ерема. — Если не отпустишь ее!
— Чего? — резко развернулся к нему браток и застыл, ошалело глядя на ствол пистолета, который смотрел ему прямо в глаза.
Бадал, может, и урегулировал вопрос, Машуры опасаться вроде как нечего, но лучше быть береженым, чем мертвым. Ерема понимал, что к нему могут пожаловать менты с допросом, но все же не отказался от пистолета, который принес ему Шишман. И, как оказалось, правильно сделал.
— Отпусти девчонку, сказал!
Яйцебородый убрал руку, отошел от блондинки и резко развернулся к Ереме:
— Ты кто такой?
Полы его халата разошлись веером в стороны, по одной Ерема и выстрелил. Громыхнуло так, что Кирилл подскочил на койке, а девушка вжала голову в плечи. И яйцебородый присел от испуга. Пуля прострелила полу его халата, он обескураженно сунул палец в дырку.
— Ты чо, псих? — спросил он.
А бородавчатый тем временем потихоньку вытаскивал ствол из-под полы пиджака.
— Даже не думай! — Ерема навел на него пистолет, силой взгляда подтверждая свою решимость.
Ни страха в его взгляде, ни растерянности. А ведь ствол у него незаконный, статья Уголовного кодекса в руках, реальный срок. Но ему все равно, он готов ко всему. И плевать, что на выстрел сбежится вся больница.
Дверь с шумом открылась. Ерема усмехнулся, ну вот, началось. Кто там, врач, медсестра?… Но в палату входили Шишман и Вахлам.
Бородавчатый развернулся к ним, Шишман уловил в его движениях агрессию и, не задумываясь, врубил ему кулаком в лоб. Кулак у него что кувалда, такой же крепкий и тяжелый, бугай не упал, но поплыл, просел в коленях. Добивать его Шишман не стал.
— Ерема, что за дела? — спросил он.
— Да не знаю, отморозки какие-то!
— Чувак, что за дела? — Вахлам держал кулак на замахе, собираясь врезать бородавчатому.
Яйцебородый с бледным видом смотрел на Ерему.
— Да это чисто наши дела, а ваш пацан не по теме вмазался! — качая головой, ревущим голосом проговорил бородавчатый.
— Чувачок нам торчит, мы счетчик включили, нормально дело, пацаны! — ожил яйцебородый.
— Ерема! — Шишман требовал объяснений.
— А девчонка отработать за что должна? Они ее в счет долга увести хотели!
— Девчонка?
Вахлам с интересом посмотрел на блондинку и хмыкнул. Он бы и сам не отказался от такой конфетки.
— Как зовут?
— Уля… Ульяна! — сказала она, робко глянув на Ерему.
— Пацаны, я так понимаю, непонятка вышла? — спросил яйцебородый.
— Непонятка! — кивнул Шишман.
Оттолкнув братка могучим плечом, он подошел к Ереме, протянул руку, мягко взял пистолет.
— Как здоровье, братан?
— Да нормально все.
— Ну тогда мы пошли, а то набегут сейчас!
И точно, в палату вошел врач в сопровождении сестры-хозяйки.
— Что здесь у вас такое? — громко, но нерешительно спросил он.
— Уже ничего, начальник! Уходим мы!.. Да, пацаны? — глянув на бородавчатого, спросил Шишман.
— Да не вопрос, — кивнул тот.
Уходя, Шишман подмигнул Ереме, но улыбнулся ему кисло. Как ни крути, а создана проблема, которую теперь придется разруливать. Он-то, конечно, рад помочь, но в следующий раз Ерема должен быть поумней. Неизвестно, на чье бычье они нарвались, может, за ними очень серьезные люди стоят, как бы в ответку не схлопотать.
Впрочем, «быки» не возмущались, не артачились, спокойно вышли вслед за пацанами. В коридоре Шишман что-то сказал в примирительном тоне, возражений не последовало. Возможно, пацаны смогут замириться.
— Кто стрелял? — с опаской глянув на закрытую дверь, запоздало спросил врач.
— Так ушли же!
Мужчина хотел было спросить, кто ушел, зачем стреляли, но Ерема смотрел на него холодно и безучастно. Не скажет он ему ничего, так что лучше и не стараться.
— Ну бардак!
Врач шлепнул себя пальцами по вискам и скрылся за дверью. Сестра-хозяйка задержалась, обвела всех строгим взглядом, вопросительно посмотрела на Ульяну.
— Я уже ухожу! — сказала та.
— Куда ты уходишь? — удивленно и по-хозяйски глянул на нее Ерема. — А если тебя там внизу ждут? Или ты думаешь, что они шутят? Опустят и спасибо не скажут!..
Сестра не понимала, о чем речь, но женская интуиция подсказывала, что дело пахнет керосином.
— Ну ладно, пойду я! — сказала она.
И скрылась за дверью. А Ульяна так и осталась стоять у окна, тихо, но с явным неудовольствием глядя на Кирилла.
— Ну чего молчишь, терпила? — криво усмехнулся Ерема. — Кому ты там что торчишь?
— Ну, деньги…
— Кому?
— Да