на вас, я задумываюсь, а тем ли путём мы идем? — задался вопросом Давид. — Если у меня останется только мозг весом полтора килограмма с памятью от двадцати до ста петабайт, зачем мне роботизированные руки для простых действий? Мозгу нужна лишь энергия. А что, если выбрать тело паука? Восемь лап — это мощь! Или стрекозы — с лапами, крыльями и фасеточными глазами. Роботизированное тело человека для нас, паралитиков, — это архаика!

Том изначально подумал, что Давид увлекся, но продолжая слушать, понял, что это не спонтанные высказывания, а результат долгих раздумий.

— Мне важно каким роботизированным телом будет управлять мой мозг, пока пересадку головы не поставят на поток или мне не предложат клонированное тело, — эмоционально продолжал Давид. — Я не хочу быть только лабораторной мышью для ваших исследований, хотя и признаю их важность. Надо вовлекать парализованных людей в социальные сети и не для обсуждения болезней, а в мыслях о будущем человечества. Кто, если не они могут рассказать о трансформации чистого разума? Понятно, фильтровать надо, а то мы наговорим! Ха-ха — засмеялся Давид и обратился к Лауре, — если такие сети есть, сбрось ссылку, если нет — пора создавать! Я участвую в финансировании.

После встречи, выйдя из дома, Том и Лаура обменялись взглядами.

— Давид — волевой человек. Он ведет ночной Telegram-канал для тех, кто страдает БАС, как и он. Его банк рассматривает возможность сотрудничества с нашим фондом. Вот контакты его помощника. Подумай, можете ли вы чем помочь ему. Давид одержим идеей управления инвалидной коляской силой мысли и готов участвовать в испытаниях нейрочипов, — произнесла Лаура, после чего предложила прогуляться по набережной и зайти в кафе.

Был конец апреля. Прогуливаясь вдоль Женевского озера, среди экзотических растений и ярких цветов, Том и Лаура обсуждали тонкую грань между жизнью и смертью. Заботы дня растворялись в туманной дымке над водой, открывая путь к романтическому восприятию красоты.

Том, поймав взгляд Лауры, улыбнулся, сказав:

— Твои глаза напоминают мне стихи Киплинга — "Серые глаза — туман…"

— Но, кажется, там не упоминались зелёные глаза, цвет лета, — сказала Лаура, поддержав диалог, и с блеском игривого вызова, танцующего в ее глазах, предложила:

— Может быть тебе на мгновение стать поэтом, чтобы исправить эту оплошность?

Вдохновленный ее нежной провокацией, Том взял Лауру за руку и, вглядываясь в зеленую глубину ее глаз, в которой, как в заколдованном зеркале, хранилось его собственное отражение, произнес на одном дыхании, с импровизированным пылом:

А зеленые глаза —

изумрудные глубины.

Кровь малины на губах,

горький вкус лесной калины.

Тень деревьев, шепот трав,

звуки страстные прощаний.

Облака в твоих глазах,

Вздох несбытных обещаний.

— Love like ours can never die! — закончила Лаура словами Киплинга без тени иронии — Любовь, как наша, не может умереть!.

Узнав, что Лаура приехала в Монтрё вчера на поезде и остановилась у подруги, Том предложил отвезти её в Женеву. С этого вечера начался их роман.

Взглянув в иллюминатор, Том заметил, как самолет начал снижение.

Не любовный треугольник

Хмурое утро Цюриха встретило мелким дождём. Том заметил в зале прилёта джентльмена с табличкой, где было написано его имя и название отеля. Он угадал почерк Мии в организации трансфера, хотя она и не удосужилась предупредить его.

Автомобиль уверенно набирал скорость в сторону отеля, роскошно возвышающегося на холме Адлисберг с видом на Цюрихское озеро.

Утомленный своими раздумьями, Том решил действовать твердо.

Отправив Лауре лаконичное сообщение о встрече в отеле Dolder Grand, он подумал о совместном обеде с девушками, доверив себя судьбе.

Швейцар с уважением открыл дверь, и Том направился к рецепции. Он был здесь не раз с Лаурой, и каждый уголок казался знакомым.

Получив ключ у любезной девушки на рецепции, Том попросил доставить чемодан позднее и медленно направился к неизвестному.

Том ощущал, как ситуация выходила из-под контроля, Мия была в своём амплуа. По мере того, как он приближался к номеру, лёгкое раздражение уступало место возбуждающему предвкушению встречи.

Мия распахнула перед Томом дверь. Она отступила, позволяя ему войти и, как только он переступил порог, прижалась к нему, обвив руки вокруг его шеи. Аромат ее духов был знаком до боли, он вернул Тома в день, когда их мир перевернулся. Но когда он, не размыкая объятий, направился к кровати, она вдруг замерла.

— Стой, Том. Не надо, — вырвалось у нее с такой болью в голосе, что он, как под воздействием стоп-сигнала, остановился и опустил руки.

Мия легко, словно гуттаперчевая кукла, опустилась на кровать, отвернулась и закрыла глаза. Слезы потекли по её щекам.

Том, озадаченный её реакцией, попытался что-то сказать, но она преградила ему путь, подняв руку. Его слова замерли в воздухе.

Наконец придя в себя, Мия взяла пульт и открыла шторы. Свет солнца, пробившегося сквозь тучи, заполнил комнату. Она вышла на балкон.

— Что ты видишь? Посмотри на мое лицо, какое оно? — спросила Мия.

Почувствовав его замешательство, девушка попросила Тома улыбнуться и улыбнулась в ответ.

— Ну а теперь? — настаивала она.

Преодолев первоначальное смущение, Том заговорил с вновь обретенной уверенностью:

— Твое лицо… оно делает забавные выражения, как у маленькой девочки в песочнице.

— Вот! Это то, что я хотела услышать! — воскликнула Мия и как-то разом сникнув, села на край кровати.

— Твоя Мия стала кривенькой, милый, — мрачно добавила она.

Мия рассказала, как она проснулась утром, полная волнения перед свиданием с Томом. Подойдя к зеркалу с улыбкой, она была потрясена: её отражение неловко ухмылялось в ответ, при этом левая сторона лица оставалась неподвижна.

Мия улыбнулась Тому, легкая гримаса исказила её лицо.

— Но это не все, — после короткой паузы произнесла она.

Девушка рассказала Тому, что она также потеряла чувствительность трех пальцев на левой руке начиная с мизинца. Она не хочет зацикливаться на этом, но осознает, что приближается к последнему отрезку своей жизни.

Том пытался сказать, что онемение пальцев руки не критично, тем самым вызвав бурю негодования.

— Том, послушай, себя! Я готовила тебе сюрприз. У меня дома белый рояль August Förster, но к четырнадцатой сонате Бетховена у меня нет нот для семи пальцев! — воскликнула Мия в отчаянии.

Наконец она вернулась к своему обычному состоянию и предложила Тому принять душ после дороги, а сама заказала завтрак в номер.

Они сидели на балконе отеля, созерцая лес, погружённый в тень. Весеннее утро витало вокруг них, наполняя воздух