как то: скрепки, монеты, пожелтевшие чеки, буквы от печатной машинки и даже красная игрушечная лошадка, – вышла из своей круглой будки и направилась к учителю. Закутанная в тёмно-синюю клетчатую шаль, двигалась она медленно и чинно. Женщина остановилась перед табличкой «Только для сотрудников хол-станций». Морщинистыми руками, облачёнными в кружевные митенки, она взяла лежавшую под табличкой книгу и открыла на разделе «Объединённые территории». Пролистала до буквы Н, посмотрела на одной только ей понятные знаки и закорючки, закрыла книгу, сняла с пояса небольшой клинок, присела, словно хотела поднять что-то с земли, воткнула клинок в воздух и очертила круг, настолько большой, насколько позволял ей рост. Круг заискрился тонкой линией, воздух внутри него поменял цвет и стал размытым, Джим Сорланд, пригнувшись, шагнул в круг и исчез вместе со свечением.

– Добро пожаловать в Норзурстрёнд! – теперь перед Сорландом стоял небольшого роста приветливый старичок с седой щетиной на щеках.

Помещение, в которое Джим Сорланд попал, было небольшим деревянным домом со светлыми стенами, из мебели там стояло только несколько красных стульев и такого же цвета стойка с толстым справочником. Над стойкой висела табличка «Только для сотрудников хол-станций».

– Здравствуйте! Моя фамилия Сорланд, мне этим утром пришло извещение от вас.

Учитель вытащил из кармана бумагу и протянул старичку. Тот развернул её и быстро пробежался глазами по тексту.

– Очень приятно, я Хадльгримур, местный хранитель границ и холов, – он вернул бумагу и показал жестом на дверь. – Наша хол-станция в нескольких километрах от ближайшего поселения сайнов, – Хадльгримур смотрел на высокого Джима снизу вверх. – Желаете открыть следующий хол?

Джим Сорланд желал. Правда, пробыл в Исландии совсем недолго. Спустя некоторое время Хадльгримур открыл ему проход до Берлина. Сорланд закончил работу скаута и мог наконец заняться своими делами. Он ненавидел путешествовать транспортом сайнов, но ничего другого не оставалось, так как его поездка в Россию была тайной, очень личной и немножечко вне закона. Для этого ему пришлось оформить документы по всем правилам, купить билет на самолёт и провести несколько часов в обществе сайнов. Сорланд был бы рад полететь прямым рейсом до нужного ему города, но таких билетов, к сожалению, не существовало.

Из аэропорта путешественник немедля отправился на вокзал. Джима Сорланда раздражало, что он не знает русский и ему приходится объясняться на пальцах. Он знал множество других языков, славянских в том числе, но русского не знал. Этот язык не очень-то был похож на своих собратьев. Джим понимал половину того, что ему говорили, но люди отказывались понимать его в ответ, что было самым досадным. Сорланд жалел, что не мог ни с кем обменяться знаниями. Однажды он так обменял свой английский на греческий со всей его многовековой историей у одного старика из Фракии, что отправлялся в Висконсин знакомиться с правнуками. Что за выгодный был обмен! Но то было много лет назад, а здесь и сейчас ему приходилось притворяться обычным человеком.

Его утомительно долгое путешествие поездом состояло из сна, безвкусной еды, чтения, прогулок по вагону, снова чтения, игнорирования попутчиков и опять сна.

Когда поезд прибыл на нужную станцию, за окном стоял прозрачный от холода осенний вечер. Джим Сорланд покинул вагон одним из первых и вышел в незнакомый город. В кармане его пальто лежала бумага с нужным маршрутом: свернуть с широкой улицы влево и, обогнув вокзал, спуститься в переулки. На втором перекрёстке повернуть направо и ещё раз направо, пройти до тупика, а там остановиться и ждать провожатого. Опознавательными знаками, согласно уговору, были саквояж у Сорланда в правой руке и газета «Изневедческий вестник» у того, кто должен был его встретить.

Учитель истории топтался на месте довольно долго, прежде чем по ту сторону дороги появился провожатый. Невысокий мужичок, чьё лицо закрывали высоко поднятый ворот пальто и кепка, надвинутая на глаза, продемонстрировал газету и быстро зашагал вниз по улице.

Сорланд поспешил догнать провожатого. На втором перекрёстке они поравнялись, и провожатый кивнул на старушку, что семенила по противоположной стороне улицы. Сорланд понял, что теперь нужно идти за ней. Он послушно шёл ещё пару кварталов за новой провожатой, пока она не шмыгнула за калитку и не оставила его посреди улицы одного. «Ну и конспирация, хуже, чем у торговцев туарегскими клыками», – подумал учитель. Он огляделся, не было ли кого-то ещё поблизости, и заметил, что человек в кепке машет ему из окна дома напротив.

Сорланд вошёл в тот дом и вышел спустя пару часов с весьма потяжелевшим саквояжем. Обратно он брёл один. Петлял по тем же переулкам и старался изо всех сил не сбиться с дороги.

Скаут

Становилось всё холоднее. Улицы были тёмные и пустые. Давно перевалило за полночь. Возможно, поэтому Джим Сорланд, учитель истории, который направлялся к железнодорожному вокзалу, очень удивился двум подросткам, что шли ему навстречу совершенно одни.

Одеты дети были чересчур странно: на мальчике – короткая женская куртка, на девочке – стёганый пуховик на несколько размеров больше, чем следовало. Сорланд удивился ещё сильнее, когда, проводив детей взглядом, увидел наволочки, болтавшиеся у них за спиной под видом рюкзаков. Учитель отметил про себя, что ничего не смыслит в моде сайнов.

Вдруг мальчишка резко вскрикнул. Сорланд оглянулся – парень молотил руками воздух, пытаясь избавиться от чего-то невидимого.

– Алек, ты чего? – вскрикнула девочка.

Окажись в тот момент на улице вместо Сорланда обычный прохожий, он прошёл бы мимо, мало ли сумасшедших беспризорников разгуливает по ночам. Всем остальным людям показался бы ненормальным тот, кто корчит рожи и машет руками почём зря. Но Сорланд за многие годы работы скаутом видел ещё и не такое.

Тем временем мальчик, не заметив бордюра, оступился и чуть не угодил под проезжавшую мимо машину. Водитель нервно просигналил, крикнул что-то в окно и уехал. Девочка расплакалась, мальчик замер, раскрыл рот и больше не двигался.

Сорланд медлил. Он и правда не знал, что делать. С одной стороны, клятва скаута обязывала его вмешаться. С другой, он сейчас изображал из себя обычного человека, а если этих детей придётся куда-то вести, то вся его конспирация рассыпется как карточный домик. С третьей, у него в саквояже лежал слишком ценный груз. И если собой и, возможно даже, собственной свободой он мог бы рискнуть, то содержимым саквояжа – не мог никак.

– Молодому человеку нужна помощь? – спросил Сорланд на общем языке.

Он рассудил, если дети не поймут, о чём он спрашивает, то он продолжит притворяться тем, кем он на самом деле и является, – иностранцем.

– Нет. Ничего нам не надо! – ответила девочка на чистом омни.

– Я так не думаю. Вас нужно проводить домой. Видения скоро вернутся. Вы далеко отсюда живёте?

– Вот пристал! Алек, тебе лучше? Идём отсюда.

Парень потряс головой и протёр глаза. Он посмотрел на девочку, потом на незнакомца, ничего не понял и дал девочке отвести себя за руку в сторону.

– Кто это?

– Не знаю, привязался какой-то долговязый. Что с тобой?

Дети шептались, и Сорланд их слышал только отчасти. Ему было совершенно ясно – это дети-омни, но, зная в совершенстве язык, они по каким-то причинам не понимали, что с ними происходит. Учителю, обожавшему загадки, стало ужасно интересно.

– Постойте! Я могу объяснить, что случилось, – окликнул он их. – Могу рассказать про свет, который ты только что видел, – обратился он к мальчику.

Долгие годы работы в школе научили Сорланда одной очень важной вещи – прежде всего детей нужно было заинтересовать, иначе они и слушать не станут. Девочка всё ещё тянула мальчика за рукав, но тот уже стоял вполоборота. В его глазах Джим Сорланд прочёл интерес и надежду – этого было более чем достаточно.

– Простите, кто вы и что вам нужно? – вежливо спросил парень.

– Меня зовут Джим Сорланд. Я учитель истории. Приехал в ваш город несколько часов назад по личным делам. Сейчас направляюсь обратно на вокзал. Всё, что мне нужно, – это чтобы вы не попали в неприятности от незнания.

При слове «вокзал» девочка слегка передёрнула плечами.

– Откуда тогда вам о нас