К моему большому удивлению, до терновой стены пришлось идти всего два часа.

– Сдвинулась, – пробормотал я.

Пайла кивнула:

– Торговки, что картошку продают, говорили, что мы еще поля потеряли. На некоторых даже урожай убрать не успели.

Терновник нависал над нами переплетенной многослойной грядой – передний край непроходимого леса, что тянется всю дорогу до легендарной Джандпары. В свете факелов от лиан падали причудливые голодные тени, будто рвущиеся затянуть нас в навевающие сон объятия. Я ткнул факелом в переплетение ветвей. Затрещали, сворачиваясь, усики, несколько стручков, жирных, как молочай, треснули, разбрасывая семена по земле.

Там, где чистили и жгли терновые бригады, виднелась лишь нежная зеленая поросль, но глубоко внутри терновник становился древовидным, непроницаемым, толстым. Блестели в свете факелов острые шипы, но куда опаснее были тоненькие волоски, поблескивающие повсюду, покрывающие каждую плеть, – ядовитые щупальца, от которых едва не умерла Джайала.

Я перевел дыхание, нервничая в присутствии нашего неумолимого врага.

– Ну? – сказала Пайла. – Ты хотел показать нам.

Вера моя пошатнулась. Одно дело – небольшие опыты в лаборатории, но в природе? На глазах дочери и Пайлы? Я выругал себя за гордыню. Надо было сперва испытать балантхаст в одиночку. А не так, чтобы неудача дала повод для насмешек или жалости.

– Ну? – повторила Пайла.

– Да, – ответил я. – Да. Сейчас начнем.

Но продолжал медлить.

Пайла взглянула на меня с отвращением и начала раскладывать треногу соколиного дерева. С годами, в течение которых уменьшалось ее жалованье и прирастали обязанности, она стала дерзкой. Совсем не та стеснительная девушка, какой она впервые появилась в нашем доме. Сейчас у нее слишком много власти и чересчур скептический взгляд. Иногда я подозреваю, что бросил бы эксперименты уже много лет назад, если бы не Пайла, глядящая на меня с молчаливым осуждением. Сам себе легко простишь, если сдашься, но очень неловко сдаваться на глазах у человека, который видел, сколько сил и средств вложено в неопределенное будущее. Это был бы невыносимый стыд.

– Ага, – буркнул я про себя. – Конечно.

Отвязал со спины балантхаст. Поставил его на треногу, закрепил. После первого шумного успеха я сумел смягчить большую часть взрывной реакции балантхаста, отведя ее рядами заново сработанных дымовых труб, пыхающих, как ноздри облачного дракона. Теперь он держался прочно, не переворачивался и не швырял человека через всю комнату, избитого и оглушенного. Пригнувшись, я проверил, что тренога на сырой земле установлена достаточно прочно.

Если честно, то треногу можно было бы сделать из чего угодно, и уж точно без подобного расточительства. Но мне нравится соколиное дерево. Древесина такая прочная, что огонь не берет. Северяне Кзандии делают из него мечи, легче стали, но столь же крепкие. Эта тренога будто говорила мне, что у нас все еще есть будущее, что мы еще вернем себе силу и чудеса прежних времен.

С точки зрения Пайлы, это были дорогостоящие причуды старого дурака. Хоть она и помогала мне сделать эту прочную основу.

Я выпрямился и достал остальные компоненты балантхаста. Пайла и Джайала помогли мне его собрать из множества деталей.

– Нет, – прошептал я, поймал себя на том, что говорю шепотом, прокашлялся. – Джайала, вакуумную камеру закрепи так, чтобы смотрела вперед, к раструбу. И будь внимательна, пожалуйста. У меня огня не хватит выдувать новую.

– Я всегда внимательна, папа.

Наконец мы закончили приготовления. Латунная брюшная камера и гнутые медные трубки, стеклянные пузыри – все это блестело в серебре луны, невиданное, неземное.

– Как будто его в Джандпаре сделали, – сказала Пайла. – Столько тонкого искусства вложено в один‑единственный предмет.

Я зарядил камеру сгорания балантхаста. Мелия и лавр, мята и сумеречный цветок лоры, а еще – обрезки терновника. При свете факела мы вкопались в землю, ища корневую связку. Их было много. Рукой в кожаной печатке я зачерпнул горсть земли, сосуда терновника. Плодоносящего чрева Мары. Необходимый ингредиент, который укротит алхимическую реакцию и направит ее в глубоко ушедший под землю терн, – во многом так же, как волосы Джайалы направили реакцию в глубь ее тела. Селитра, сера и уголь направят варево в цель, прольют во внутреннюю камеру. Я задвинул заслонку камеры сгорания, повернул тугие латунные защелки.

Выбрав цель, я воткнул три новых сопла балантхаста в окружающую землю. Зажег спичку – Джайала ручками зажала себе рот. Я чуть не улыбнулся, поднес спичку к камере сгорания, и собранные ингредиенты занялись. Пламя засветилось, как светляк, в своей стеклянистой камере. И медленно погасло. Мы ждали, затаив дыхание.

И тогда, будто все Три Лица Мары одновременно сделали вдох, вся тщательно изготовленная начинка исчезла, втянутая во внутреннюю камеру. Работающий балантхаст дрожал от силы, и стихии соединялись в нем.

Реакция оказалась столь неожиданной, что подготовиться к ней не было ни малейшего шанса. Сама земля сбила нас с ног, сверху поплыли облака желтого едкого дыма. Воздух наполнился отчаянным животным визгом, будто свинарки ворвались в свинарник, полосуя и раня все стадо ножами, но никого не убивая. Мы поднялись на ноги и побежали, кашляя и плача, спотыкаясь в изрытой земле. Хуже всех пришлось Джайале. Кашель из глубины рвал ей легкие, вызывая у меня опасение, что еще до утра придется снова применить к ней магию.

Дым постепенно рассеялся, открыв результаты нашей работы. Балантхаст дрожал на треноге, неподвижны были лишь ушедшие в землю части, но вокруг него все превратилось в бурлящую массу усиков терна, вертящихся и дымящих. Шипя, сгорали плети, чешуйками дракона осыпался с них пепел. Еще раз содрогнулась земля – это глубокие корни в судорогах вылезали наружу – и сразу, одновременно поникли все плети, распадаясь, превращаясь в сажу, оставляя за собой чистую землю.

Мы осторожно подошли. Балантхаст не только убил выбранный мной корень, но уничтожил терновник во все стороны на длину многих корпусов лошади. У рабочих часы ушли бы на такую расчистку. Я поднял факел, разглядывая свою работу. Даже по периметру совершенных балантхастом разрушений побеги терновника повисли тряпками. Я осторожно шагнул вперед. Тронул рукой в перчатке поврежденное растение. Плети зашипели, испуская сок, и поникли.

Я медленно повернулся, разглядывая землю.

– Семена видите?

Мы стали водить факелами над землей, высматривая лопнувшие в этом огненном жаре стручки.

Джайала присела, поворошила землю рукой в перчатке, пропустила сквозь пальчики.

– Ну, есть?

Джайала подняла глаза.

– Нет, папа, – сказала она с радостным удивлением.

– Пайла? – шепотом спросил я. – Ты видишь хоть одно?

– Нет. – Служанка смотрела на меня широко распахнутыми глазами. – Ни одного. Нету совсем!